Первые слова. О предисловиях Ф. М. Достоевского

<…> (именно. – Л. Б.) Достоевский убедительнее всего показывает, что его герой не свободен. В своей роли «редактора» текста, написанного Человеком из подполья, Достоевский снабжает заглавие части I «Подполье» «объяснением». Человек из подполья заявляет, что он обладает полной свободой самоопределения или отказа от него, но он не обладает в этой сфере решающим голосом. До того, как мы услышим, как Человек из подполья характеризует сам себя, мы слышим его характеристику из уст другого человека, который для него недоступен: «…такие лица, как сочинитель таких записок, не только могут, но даже должны существовать в нашем обществе, взяв в соображение те обстоятельства, при которых вообще складывалось наше общество». Как ни парадоксально, по-видимому, даже монологи Человека из подполья в защиту свободы были предопределены.

<…> Здесь Достоевский умело пользуется металитературными средствами. Хотя Человек из подполья изо всех сил борется за свою свободу, его поступки предопределены дважды – не только изнутри нарративного мира, но и извне, не только железной логикой злобы, которая управляет его действиями, но и тем, что он является созданием кого-то, кто заранее предопределил все его действия. Его мир не просто детерминистский, а сверхдетерминистский. Для этого Достоевскому было достаточно указать на тот факт, что эта повесть является повестью, которая имеет определенную структуру и уже окончена — указание на безнадежный выбор и тщетное самоутверждение (курсив Г. С. М.) [Morson 1994: 36–37].

На этом уровне можно поспорить с тем, что Достоевский как автор является детерминистом. Однако это характерно для многих писателей XIX века. Возможно ли, что детерминистские взгляды Достоевского распространяются не только на его роль имплицитного автора и не признают ограничений, которые он, по-видимому, установил для себя в пределах введения и основного текста? Может ли быть, что тайный смысл текста, как считает Айзенберг в отношении рамочных нарративов, состоит во взаимодействии между рамкой (введением и заключением) и находящимся между ними повествованием? Но это бы опровергло два принципа (свободу воли и вытекающую из нее личную ответственность за свое поведение), которые Достоевский, по-видимому, изо всех сил старался утвердить посредством своего искусства. Чтобы разрешить это противоречие, возможно, имеет смысл исследовать стиль вынесенного в примечание введения, чтобы увидеть, каким образом детерминистская позиция Достоевского высказана во введении, на каких уровнях дискурса и в каком контексте ей предоставляют возможность проявить себя.

Первое предложение напоминает (как будто это необходимо) о том, что «Записки из подполья» – художественное произведение: «И автор записок и самые “Записки”, разумеется, (курсив мой. – Л. Б.) вымышлены». Это условие предопределяет следующий аргумент Достоевского, а именно: несмотря на то, что первая часть текста, озаглавленная «Подполье», представляет собой художественный дискурс, она актуальна для современной жизни вообще и, в частности, обусловливает появление Человека из подполья: «Тем не менее, такие лица, как сочинитель таких записок, не только могут, но даже должны существовать в нашем обществе, взяв в соображение те обстоятельства, при которых вообще складывалось наше общество». Тезис о неизбежности основывается на готовности читателя согласиться с оговоркой об «обстоятельствах, при которых вообще складывалось наше общество».