Читаем Первые слова. О предисловиях Ф. М. Достоевского полностью

Последние предложения вступления завершают сеанс чревовещания: «В следующем отрывке придут уже настоящие “записки” этого лица о некоторых событиях его жизни». Это предпоследнее предложение готовит читателя первого номера «Эпохи» к тому, что произойдет через два месяца – в июне 1864 года. Вымышленный редактор подытоживает в детерминистском ключе: «Таким образом, первый отрывок должно считать как бы вступлением к целой книге, почти предисловием»[74]. Следует отметить изменение значения слова «должно». Здесь оно принадлежит не к философскому, а к повседневному дискурсу. То есть благодаря омонимии происходит семантический сдвиг от речевой категории модального императива к дискурсу прагматической деонтики («должно считать» означает «следует считать»). Это вносит во вступление дополнительную нестабильность. Таким образом, оно отражает дискурс самого Человека из подполья, в частности в части I.

Снижение абстрактного дискурса до уровня повседневности подкрепляется здесь (как и в других местах пролога) повторением уточнения «как бы» и его семантического родственника «почти»: в примечании нам представляют «как бы вступление к целой книге, почти предисловие». Что разъясняют эти уточнения? А лучше сказать, что они затеняют? Дополнительную неразбериху вносит вопрос: в чем разница между «вступлением» и «предисловием»? И вновь мы видим присутствие дестабилизирующего голоса.

Представляется целесообразным рассматривать примечание, которое скромно подписал некий «Федор Достоевский», как хор порой перекрывающих друг друга голосов, которые выполняют многообразные функции. С этой точки зрения пролог полностью соответствует интонации «Подполья». Он является неотъемлемой частью произведения, а не простым довеском к нему. Точно так же, как философские и конфессиональные дискурсы, составляющие первую часть повести, дополняются более традиционным повествовательным содержанием второй части, формируя «Записки из подполья» как единое целое, вынесенное в примечание введение тоже можно рассматривать на особом положении с позиции концептуального единства с текстом, к которому оно принадлежит [Jackson 1984: 66–68]. Введение созвучно основному тексту своими пародийными интонациями и полифоничностью.

Если сатирический тон основного нарратива характерен и для введения, то важно понять, что является объектом содержащейся в нем пародии. Пародия, как известно, – это метод, с помощью которого высмеиваемый объект разоблачается изнутри, с помощью его собственного дискурса, стиля речи и словесных оборотов. Это, по-видимому, и является принципом действия как введения, так и основного текста. Оно пародирует те голоса, которые его составляют. Оно глубоко иронично, но при этом поучительно, поскольку в нем запечатлены в миниатюре особенности интонации, присущие первой и в меньшей степени – второй части повести. Пролог подготавливает читателей к тому, чтобы прочесть последующее вставное повествование как можно внимательнее, настороженно ловя малейшие изменения интонации и голоса.

Короче говоря, введение распадается на четыре отличных друг от друга голоса. Перед нами вымышленный редактор-повествователь, чья стандартная редакторская интонация явно отличается от остальных трех: радикала (детерминиста), фельетониста-сатирика (насмешника) и имплицитного автора, чья подпись «Федор Достоевский» стоит под примечанием. Сначала вымышленный редактор излагает информацию, которой Достоевский считает необходимым обрамить свое повествование. Он говорит сухим, деловитым тоном. Второй голос принадлежит детерминисту. Он настойчив, псевдологичен и догматичен. Детерминист является объектом осмеяния со стороны третьего голоса. В нем, как и в речи Человека из подполья, слышно лукавство, намек на возможную двусмысленность, взгляд через плечо, подмигивание в сторону читателя – все это подрывает позицию детерминиста. Четвертый голос – это голос имплицитного автора. Его реплики частично совпадают с репликами вымышленного редактора-повествователя, но предполагается, что он занимает позицию вне структуры повествования – уровень, который не может быть доступен вымышленному редактору.




Перейти на страницу:

Все книги серии Современная западная русистика / Contemporary Western Rusistika

Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст
Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст

В этой книге исследователи из США, Франции, Германии и Великобритании рассматривают ГУЛАГ как особый исторический и культурный феномен. Советская лагерная система предстает в большом разнообразии ее конкретных проявлений и сопоставляется с подобными системами разных стран и эпох – от Индии и Африки в XIX столетии до Германии и Северной Кореи в XX веке. Читатели смогут ознакомиться с историями заключенных и охранников, узнают, как была организована система распределения продовольствия, окунутся в визуальную историю лагерей и убедятся в том, что ГУЛАГ имеет не только глубокие исторические истоки и множественные типологические параллели, но и долгосрочные последствия. Помещая советскую лагерную систему в широкий исторический, географический и культурный контекст, авторы этой книги представляют русскому читателю новый, сторонний взгляд на множество социальных, юридических, нравственных и иных явлений советской жизни, тем самым открывая новые горизонты для осмысления истории XX века.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Коллектив авторов , Сборник статей

Альтернативные науки и научные теории / Зарубежная публицистика / Документальное
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века

Технологическое отставание России ко второй половине XIX века стало очевидным: максимально наглядно это было продемонстрировано ходом и итогами Крымской войны. В поисках вариантов быстрой модернизации оружейной промышленности – и армии в целом – власти империи обратились ко многим производителям современных образцов пехотного оружия, но ключевую роль в обновлении российской военной сферы сыграло сотрудничество с американскими производителями. Книга Джозефа Брэдли повествует о трудных, не всегда успешных, но в конечном счете продуктивных взаимоотношениях американских и российских оружейников и исторической роли, которую сыграло это партнерство.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Джозеф Брэдли

Публицистика / Документальное

Похожие книги

Жизнь Пушкина
Жизнь Пушкина

Георгий Чулков — известный поэт и прозаик, литературный и театральный критик, издатель русского классического наследия, мемуарист — долгое время принадлежал к числу несправедливо забытых и почти вычеркнутых из литературной истории писателей предреволюционной России. Параллельно с декабристской темой в деятельности Чулкова развиваются серьезные пушкиноведческие интересы, реализуемые в десятках статей, публикаций, рецензий, посвященных Пушкину. Книгу «Жизнь Пушкина», приуроченную к столетию со дня гибели поэта, критика встретила далеко не восторженно, отмечая ее методологическое несовершенство, но тем не менее она сыграла важную роль и оказалась весьма полезной для дальнейшего развития отечественного пушкиноведения.Вступительная статья и комментарии доктора филологических наук М.В. МихайловойТекст печатается по изданию: Новый мир. 1936. № 5, 6, 8—12

Виктор Владимирович Кунин , Георгий Иванович Чулков

Документальная литература / Биографии и Мемуары / Литературоведение / Проза / Историческая проза / Образование и наука