Первые слова. О предисловиях Ф. М. Достоевского

Кроме того, если бы не заявление «автора» о том, что героем двухтомной биографии, в рамках которой «Братья Карамазовы» не более чем «один момент» его жизни, является Алеша, мы, возможно, были бы склонны, подобно многим, сделать вывод, что на самом деле главными действующими лицами этого первого тома являются Иван и Дмитрий. Заранее зная предполагаемую конфигурацию сюжета романа (если не в подробностях, то хотя бы в общих чертах)[134], «автор» утверждает Алешу в центре его композиции, но считает, что читатели, знакомясь с публикующимся в журнале романом, не согласятся с этим тезисом. Таким образом, предисловие указывает нам направление движения, которое мы, читатели, могли бы в другом случае и не заметить. Это странно, поскольку сказанное «автором» об Алеше противоречит драматической сосредоточенности его собственного нарратива на других братьях. Кроме того, если «автор», от лица которого написано предисловие, является не имплицитным автором «Достоевским», не самим историческим Достоевским, а рассказчиком-хроникером, и тогда дело приобретает еще более запутанный характер[135].

Большая часть предисловия имеет другую интонацию. «Авторские» примечания в других местах предисловия звучат фальшиво, если сравнить их с цитированными выше декларативными фразами и риторическими вопросами. Это говорит о том, что их источник также меняется. Однако переход от прямого обращения к чему-то более образному происходит не внезапно. Вопросы, которые «автор» вкладывает в уста читателя в первом абзаце предисловия, указывают на изменение тона («чем же замечателен ваш Алексей Федорович?.. Что сделал он такого?» и т. д.) по той простой причине, что эти вопросы не являются необходимыми – их может задать практически любой читатель в отношении почти любого повествования, – эти вопросы являются сигналом: нас призывают к бдительности. В обычных условиях мы, читатели, исходим из презумпции невиновности имплицитного автора, создатель которого знает, что во благовремении на эти вопросы будут даны надлежащие ответы. В рамках условностей, связанных с неписаным или предполагаемым соглашением между автором и читателем, Достоевскому в принципе вообще не требовалось задавать такие вопросы. Так почему же Достоевский столь неловко обошелся со своей авторской персоной? Ни разу в годы после ссылки он не считал себя обязанным так поступить. Почему именно сейчас?

Как объясняет Доррит Кон, прямая и косвенная речь персонажа, представленная как дискурс рассказчика, т. е. без пунктуационных знаков или слов автора (глаголов типа «он сказал», используемых при прямой речи), требует подсказок для того, чтобы читатели ее опознали [Cohn 1978: 106]. Такие подсказки подталкивают читателей к поиску особой формы речи, которая в литературе о той или иной языковой группе и / или языке того или иного автора получала разнообразные названия: особенно свободный косвенный стиль, style indirect libre, erlebte Rede, квазикосвенный дискурс, двухголосие или, по терминологии Кон, пересказанный монолог[136]. Риторические вопросы в первом абзаце предисловия создают впечатление, что в самом начале прямого обращения «автора» в него вторгается еще один голос. Подготовленные этими вопросами к изменению в интонации, мы более внимательно читаем странные высказывания, которые следуют сразу же за ними: