Однако дискурс предисловия еще не подвергался критическому анализу. Исключением является работа Максимилиана Брауна, который изучал его в связи с типом романа. Поскольку основное повествование является, как пишет повествователь-хроникер, «вступительным» и представляет «лишь один момент из первой юности моего героя», Браун называет «Братья Карамазовы» эспозиторным романом [Braun 1972: 199][129]
. Важно, что Браун обосновывает свой тезис не только написанным «от автора» введением, но и 2-й главой 1-го тома его 1-й части, где квазиперсонализированный рассказчик-хроникер произведения анонсирует выход второго романа: «Вот это-то обстоятельство (то, что отец несправедливо обошелся с Дмитрием. –Хотя Браун обращает основное внимание на жанр, а не на риторику введения, его анализ весьма полезен. Однако, затушевывая совпадение заявлений «автора» относительно романа во введении и аналогичных заявлений рассказчика-хроникера в основном повествовании, он упускает возможность проанализировать нарративную технику введения. Именно совпадением предисловия и текста Достоевский указывает, как нам следует перечитывать его[131]
. Есть и дополнительные намеки. Если принять во внимание смущенный и даже оправдывающийся голос «от автора», – он беспокоится, что первый том может содержать недостаточно доказательств, подтверждающих его тезис о том, что Алеша является героем этого романа, – можно заметить, что он привлекает к себе внимание как маркированная форма дискурса. То, что Достоевский вступил в мучительную дискуссию от имени своего нарратива, особенно на этом этапе карьеры, которую в тот момент можно было считать блестящей (1879 год), должно броситься нам в глаза как достаточно странный и привлекающий внимание факт. Кроме того, поскольку невозможно проверить, является ли Алеша героем романа, без доказательств, содержащихся в продолжении «Братьев Карамазовых» (Достоевский умер, не успев его написать), замысел «Братьев Карамазовых» – во всяком случае, судя по содержащимся в предисловии заявлениям, – оставлен в незаконченном виде. Объявление о том, что у романа будет продолжение, повлекло за собой предположения о его возможном развитии[132]. При всем несомненном интересе, который представляют собой содержащиеся в нем подсказки, мне неизвестны случаи, когда бы предисловие к «Братьям Карамазовым» анализировалось как особая форма дискурса, которая на риторическом уровне сильно отличается от собственно романных.Однако констатация того факта, что предисловие находится на ином дискурсивном уровне, чем художественный текст, не означает, что оно выражает авторскую позицию. Вполне возможно, что выраженная в нем риторическая позиция не совпадает с позицией его имплицитного автора, чей голос, поскольку предисловие озаглавлено «От автора», мы вынуждены считать голосом литературной или авторской персоны Достоевского. Вполне возможно, что это не обычное авторское предисловие вроде того, что мы видели в «Герое нашего времени» Лермонтова, но такое, в котором имплицитный автор обращается к имплицитным читателям напрямую. С другой стороны, вполне возможно, что его нельзя воспринимать как обычную образную форму речи (где персонаж в качестве рассказчика излагает предисловие собственным голосом), т. е. как часть воображаемого автором мира, а не как его прямое обращение. Вспомним еще раз примеры акториальных предисловий: написанное от лица вымышленного редактора предисловие к пушкинским «Повестям покойного Ивана Петровича Белкина» и гоголевского Рудого Панька в «Вечерах на хуторе близ Диканьки». Промежуточное между этими двумя очень разными моделями положение занимает еще один вариант идентификации голоса, который говорит с нами в предисловии «От автора» в «Братьях Карамазовых», известный нам благодаря исследованию поэтики Достоевского, принадлежащему Бахтину, – двухголосие. Полагаю, именно на такую речь обращает наше внимание Достоевский с помощью странного дискурса предисловия.
II. Свободная косвенная речь