Первый день весны

Она медленно повернулась, словно надеялась, что если будет тянуть достаточно долго, то он передумает и не захочет ее фотографировать вообще. Но он просто ждал. Оказавшись к нему лицом, мама замерла, словно ледяная статуя, и я стояла точно так же, а Линдин папа поднял к глазам фотоаппарат и щелкнул затвором.

На этом фото мы стоим на крыльце, глядя прямо перед собой и не касаясь друг друга. Между нами промежуток, в который не вторгается ничего — ни рука, ни даже палец. Линдино платье висит на мне, словно чистый отутюженный мешок, а под маминым халатом виднеется ночная рубашка с низким вырезом. Мы похожи на двух призраков.

Я снова взяла в руки первую открытку. Мама даже не пыталась замаскировать свой почерк — наклон и начертание букв были точно такими же, как на листках с адресом, которые она давала мне всякий раз, когда переезжала. Они по-прежнему были у меня — пачкой лежали в сумке. Я осознала, что тем же самым почерком были написаны «письма ненависти», которые она привозила в Хэверли, чтобы показать мне, — зловещие записки, которые, по ее словам, кто-то кидал в почтовый ящик. Я гадала, не тяжело ли маме столько лет тащить этот груз странных, печальных игр в загадочность. Это не имело бы смысла ни для кого другого, кроме меня. «Я здесь, я здесь, я здесь, — твердила она, выводя угрозы себе от себя самой. — Вы меня не забудете».

Я сложила все обратно в жестянку, а сверху положила фотографию с первого школьного дня. Все еще помню тот день: полуседые волосы мисс Уайт, молоко и школьный обед. Сильнее всего мне запомнилось, как я кружилась на месте, заставляя подол Линдиного платья развеваться вокруг моих колен, и как мы делали вид, будто мы сестры, потому что наши платья пахли одним и тем же стиральным порошком.

Молли демонстративно застонала, когда я сказала ей, что пора уходить с игровой площадки, но я предложила игру: побеждает тот, кто первым увидит пять красных машин, — и она передумала. Пока мы шли по улицам, я смотрела на двери домов и вспоминала, кто там жил, когда я была Крисси. Донна и Уильям. Бетти. Миссис Харольд. Вики и Гарри. Я знала, что большинство из них переехали в другие места, но было приятно воображать, что они все еще обитают в этих домах — словно время на наших улицах в мое отсутствие было поставлено на паузу.

Понадобилось несколько мгновений, чтобы узнать этот дом, потому что его дверь была покрашена, а садовая ограда перестроена заново. Мы прошли по дорожке, позвонили в дверь, и она возникла на пороге, держа на руках малыша.

— Здра… — начала она, но умолкла, когда увидела меня.

— Линда, — произнесла я. Малыш уткнулся лицом ей в шею.

— Все хорошо, — сказала она ему.

— Мама… — пролепетал он.

— Знаю. Мы думали, что это твоя мама, верно? Не бойся, она тоже скоро придет.

— Это кто? — спросил он, наставляя на меня палец. Она заставила его опустить руку.

— Показывать пальцем нехорошо. Это просто другая тетя. Знакомая Линды.

Линда не смотрела на меня. Раскачивалась на месте, и я не знала, то ли она успокаивает ребенка, то ли саму себя. Молли подергала меня за полу куртки.

— Что такое? — прошептала я.

— Мне нужно в туалет, — шепнула она в ответ.

— А подождать нельзя? — прошипела я.

— Сейчас лопну, — шикнула она в ответ.

— Можете войти, — сказала Линда, прервав наш змеиный диалог.

— Всё в порядке, это не обязательно.

— Нет, обязательно. Ей нужно в туалет. Заходи, милая. — Линда отступила назад, в прихожую, и Молли шагнула в дом.

Я вошла следом и закрыла за собой дверь. Дом был таким же, как мне запомнилось, но стены были недавно покрашены кремовой краской, к тому же здесь образовался целый зоопарк детишек. Они вываливались из каждого чулана, из-за каждой двери; большинство из них были беспечно полураздеты. К стенам были прилеплены рисунки, в углах валялись игрушки, в воздухе витал теплый запах вареной картошки.

— Тебе вон в ту дверь, видишь? — сказала Линда, обращаясь к Молли. — Только подняться по лестнице. Задвижки нет, но не беспокойся, никто не войдет.

— Моя дочь, — сказала я, когда Молли ушла наверх, — как будто до сих пор не было понятно, что это за девочка.

Я даже не была уверена, что когда-либо прежде называла ее дочерью — это слово было каким-то крахмальным, вязало рот. Линда, наверное, уже узнала ее. О нас писали в газетах, когда нашли, обсуждали по радио. Мужчины, чьи голоса звучали жирно и лысо, вопрошали: «Можно ли доверить убийце детей воспитывать собственного ребенка?» Эта передача шла в магазине на углу — я зашла туда купить пачку прокладок. Услышав это, вытолкала коляску обратно на тротуар и не осмеливалась зайти в другой магазин, пока не почувствовала, как кровь просачивается сквозь мои трусы и липкой струйкой стекает по ноге.

— Да, — отозвалась Линда. — Ее зовут Молли, верно? Молли Линда.

— А, так ты их получала… — сказала я.