В коридоре я сползла на пол под вешалками для одежды и села, подтянув колени к груди. День был жаркий. Выходя из класса, я чувствовала запах скисшего молока; капли сворачивались на ковровом покрытии желтыми комочками. Скоро начнутся летние каникулы. Шесть недель без школы. Шесть недель без молока и печенья на переменах, без школьных обедов, без конфет на чей-нибудь день рождения. В животе зашумело — как будто где-то далеко гудел поезд.
В дом номер 43 въехала новая семья. В субботу я сидела на ограде напротив и смотрела, как их папа таскает коробки из фургона. Он носил по две сразу, зажав их под мышками, и ходил туда-сюда, пока фургон не опустел, а дом не наполнился. Я поняла, что у них должен быть ребенок, потому что некоторые коробки (много коробок, большинство коробок) были набиты игрушками; и еще я знала, что это, должно быть, девочка, потому что одна из игрушек была пупсом в пышном розовом платье. Мальчики не играют с пупсами, особенно с пупсами в розовых платьях. Тот папа снова вышел из дома, неся две кружки чая и два ломтика кекса на двух тарелках, и одну кружку и одну чашку он протянул водителю и заговорил с ним, прислонившись к фургону. Я была слишком далеко, чтобы расслышать, о чем они говорят, но спустя некоторое время водитель отдал пустую тарелку обратно чужому папе, и тот помахал ему рукой на прощание. Фургон проехал мимо меня, лязгая и рыча, а чужой папа ушел обратно в дом.
Если б я не видела, как тот папа угощает водителя фургона ломтиком кекса, я могла не постучаться в дверь дома номер 43, но желудок у меня ныл от пустоты и кислоты, и в этот момент больше всего на свете мне хотелось тоже получить ломтик кекса на тарелке. Поэтому я спрыгнула с ограды и перешла улицу, направляясь к зеленой двери. Протянув руку, трижды отчетливо стукнула в дверь. Прислушалась к шагам внутри.
Дверь открыла чужая мамочка; увидев меня, она улыбнулась широченной улыбкой, от которой щеки растянулись в стороны. У нее были волосы, растрепанные и желтые, как у Стивена, а не спутанные и темные, как у мамы. Позади нее прихожая дома была заставлена коробками, которые чужой папа перенес из фургона, некоторые из них были наполовину распакованы. Я решила, что именно поэтому у чужой мамочки растрепаны волосы.
— Здравствуй, дружок, — сказала она.
Я не сказала ничего: была занята тем, что осознавала кое-что, потом быстро осознала кое-что еще. Первое, что я осознала, — то, что это та самая женщина, которая не удочерила меня; красивая женщина, находившаяся в конторе для приема в семьи, когда мама привела меня туда; та, которая сказала, что я слишком большая, чтобы меня любить. Второе, что я осознала, — она не помнит меня. Смотрела на меня, склонив голову набок, желтая челка падала ей на лоб, а взгляд не был расплывчатым, каким он бывает, когда человек кого-то пытается вспомнить. Глаза прищурены, как при первом знакомстве.
— Чем могу помочь, дружок? — спросила она, когда я так ничего и не сказала.
— Меня зовут Крисси. Я живу ниже по улице, в доме номер восемнадцать.
— Вот как? Что ж, дружок, это очень мило. Мы приехали только сегодня, как видишь! — Она махнула рукой в сторону коробок.
— Знаю, я видела фургон. Я просто пришла узнать, не нужна ли вам какая-нибудь помощь с тем, чтобы распаковать вещи.
Ложь, потому что я ничуть не хотела распаковывать чьи-то там вещи, зато хотела, чтобы меня пригласили в дом и угостили куском кекса на тарелке. А больше всего — теперь, когда я ее узнала, — я хотела увидеть ребенка, кого она выбрала вместо меня.
— О, спасибо огромное, — сказала она. — Ты очень славная девочка. Нет-нет, нам не нужно помогать с вещами, мой Пат справится сам. Но все равно заходи. На кухне есть фруктовый кекс, и я знаю, что моя маленькая девочка будет рада с тобой познакомиться.
В коридоре пришлось внимательно смотреть под ноги, чтобы не наступить на одну из вещей, вывалившихся из коробок. Одна коробка была набита тарелками в цветочек, другая — полотняными салфетками и кухонными полотенцами, но все остальные были полны детских вещей. Книжки с картинками, в твердых переплетах, без пожеванных углов или вывалившихся страниц. Набор для игры в доктора в квадратном красном чемоданчике, таком же, как у Донны, только новеньком, блестящем и без сломанного замочка. Пухлый розовый пупс лежал в коробке вместе с кукольной коляской, кукольной кроваткой и кукольным высоким стульчиком. Я наклонилась, чтобы рассмотреть получше, и красивая женщина засмеялась и положила руку мне на плечо.
— С ума сойти, верно? Все эти игрушки — для одной-единственной маленькой девочки… Я уверена, что мы слишком балуем ее. Но, полагаю, твоя мама делает то же самое.