Первый день весны

Рути перестала кричать и смотрела на меня большими серьезными глазами.

— Это надо делать в туалете, — сказала она.

— Это тебе место в туалете, — огрызнулась я.

Она, похоже, не поняла, что ей сказали что-то колкое и очень грубое, потому что не ахнула и не закричала. Вместо этого снова принялась доставать игрушки из коробок и бросать на пол.

Мне хотелось сделать с этой комнатой еще много всякого. Хотелось вспороть себе кожу, наполнить ладони кровью и расплескать ее по полу вишнево-красными кляксами. Хотелось распотрошить все эти коробки, набрать полную охапку игрушек и выкинуть их в окно. Хотелось помчаться в магазин, украсть сто баллончиков с краской, а потом вернуться назад и исписать все стены плохими словами, такими же, что я накалякала на стенах в синем доме. Я хотела забраться в гардероб. Хотела стать такой маленькой, чтобы лежать на полу в аккуратной деревянной коробочке. Хотела навсегда остаться в Рутиной красивой комнате, с Рутиной красивой мамочкой — только без Рути.

Джулия

Описать промежуток с пяти часов до половины шестого в доме Линды словом «хаос» — все равно что назвать торнадо «легким ветерком». Сосчитать количество присутствующих детей было невозможно, потому что они постоянно двигались, к тому же большинство из них были похожи друг на друга, но я прикинула, что их не меньше двенадцати. От мальчиков и девочек в школьной форме до младенца в качающемся кресле — он сердито посмотрел на нас, когда мы вошли в кухню. Я села за стол, уставленный мисками с остывшим пирогом. Прошло уже много времени с тех пор, как я ела в последний раз. Если б Линда не сновала туда-сюда, я ухватила бы остатки еды из мисок прямо пальцами, без вилки. Молли вышла в сад и начала объяснять девочке помладше, как правильно крутить обруч. В дверь звонили, похоже, каждые несколько секунд, и с каждым звонком Линда выхватывала из этого хаоса очередного ребенка и вручала его родителям. Возвращаясь обратно, она улыбалась мне и смотрела, словно говоря: «Разве это не безумие? Я, Линда, присматриваю за всеми этими детьми!»

К тому времени, как часы показали без четверти шесть, толпа поредела.

— Фух, — произнесла Линда. — Извини. Самое суматошное время дня.

— А когда заберут остальных? — спросила я.

— Кого? — переспросила она.

Я посмотрела через окно, выходящее в сад, на детей, с которыми играла Молли: малыш, две девочки-близняшки и мальчик постарше.

— А, — сказала Линда, — это мои.

— Все?

— Да.

— Но их же четыре!

— Скоро будет пять.

— Правда? — спросила я, стараясь не смотреть на ее живот. — Когда?

— К октябрю. Ждать еще долго.

— Мне кажется, я не справилась бы больше чем с одним.

— Да?

— Да.

Это была одна из тех вещей, о которых я думала в поезде, пока Молли дулась на меня и молчала. «Может, я могла бы вернуться сюда. Могла бы найти кого-то еще, с кем переспать, и начать все сначала с другим ребенком, и на этот раз не испортить все. Я могла бы быть лучше. Могла бы более тщательно следовать тому, что сказано в книгах. Я хорошо умею начинать заново. Единственное, что я умею хорошо». Но эта мысль была холодной, мертвящей, потому что я знала: так не получится. Если Молли была даром свыше, а бездетность — нейтральной зоной, то другой ребенок, не-Молли, стал бы проклятием. Я могла отказаться от своей жизни и заменить ее новой, сделать это опять и опять, но с ней так не получится. Молли незаменима.

Я смотрела, как она снимает пальто и бросает его на траву. Выглянув в окно, окликнула ее и попросила принести пальто мне. Она вошла на кухню, недовольно хмурясь, и сказала:

— Эта девочка совсем не умеет крутить обруч.

— Не будь такой грубой, — напомнила я.

— Но это правда, — возразила она. Потом минуту помедлила, глядя на миски на столе.

— С тобой всё в порядке, милая? — спросила Линда.

— Нет, — ответила Молли. — На самом деле я ужасно хочу есть.

— Куплю тебе что-нибудь попозже, — пообещала я, но Линда уже вскочила.

— Можешь поесть пирога, Молли. Его тут много, и он еще теплый. — Она посмотрел на меня. — А ты будешь?

Я хотела отказаться, но тоже была голодна. Эти два устремления боролись во мне, пока Линда не достала из шкафа две миски.

— Я положу тебе пирога, — сказала она, — но если не хочешь, можешь просто оставить его.

Мы ели за столом. У меня было такое ощущение, словно мы обе — Линдины дети. Пирог был плотный, с рубленым мясом и рассыпчатым картофелем. Молли уминала его, пока вокруг ее губ не образовалась оранжевая каемка. Линда очистила и помыла остальные миски, каждые несколько минут прерываясь, чтобы невнятными возгласами выразить одобрение в адрес играющих детей. Молли доела и ушла обратно в сад.

— Думала, что ты, наверное, уже и не живешь здесь, — сказала я, когда Линда села.

— Да нет, мы остались, — отозвалась она. — Не было никакого смысла переезжать. Мы унаследовали дом после смерти мамы и папы. Пит некоторое время жил здесь с нами, но потом уехал в Африку.

— В Африку?

— Да. Он миссионер. Мы так гордимся его работой, он молодец!