Первый день весны

Две сестры подошли, откинули одеяло и уложили меня ровно и прямо, словно в гробу. Доктор задрал больничную рубашку и надавил на раздутый живот тонкими пальцами. Под рубашкой у меня не было ничего, даже трусов. Мое тело ощущалось совсем голым, и лицу стало жарко. Доктор достал палочку, похожую на карандаш, щелкнул ею, отчего она засветилась, и направил свет прямо мне в глаза. Светящийся шар плавал перед ними еще долгое время после того, как доктор убрал палочку. Выслушав стетоскопом мою грудь спереди и сзади, он со щелчком снял свои белые перчатки и отдал одной из сестер. Та взяла их кончиками пальцев и бросила в мусорное ведро у изножья кровати, словно от прикосновения ко мне они запачкались.

— Что ж, — сказал доктор, — тебе очень повезло, юная леди. Если б тебя не доставили в больницу так быстро, тебя сейчас здесь не было бы.

— Нет, конечно, — отозвалась я. — Я все еще была бы на игровой площадке.

Он поднял темную бровь и один уголок тонкой розовой верхней губы — и спросил:

— Ты ведь больше не будешь делать такие глупости, верно?

Я знала, что он хочет, чтобы я помотала головой, но я этого не сделала. Смотрела ему прямо в глаза и сжимала в руке, спрятанной под одеялом, стеклянный шарик, пока доктор не ушел, шурша халатом, в сопровождении клацающих сестер. Когда он ушел, время снова свернулось комками, словно овсянка в миске. Я смотрела в окно в дальнем конце белой комнаты, но видела только крыши домов и дождь. Сказала сестре, что мне нужно в туалет, и она принесла мне холодную металлическую сковороду. Задрав мою рубашку, помогла мне сесть на эту сковороду — прямо тут же, в белой комнате, где все вокруг глазели на меня. Когда потекла моча, это было все равно что выталкивать из себя бритвенные лезвия. Но я не заплакала. Никогда не плачу.

Спустя сто лет свернувшегося времени дверь белой комнаты открылась, и вошла мама.

— Крисси! Моя Крисси! Моя драгоценная девочка! Мой бедный ягненочек!

Она оказалась у кровати и резко наклонилась, раскинув руки в стороны. Я ела из фаянсовой миски рисовый пудинг с вареньем, и миска скатилась с колен. Я смотрела, как пудинг размазывается по моей постели липкими розовыми комками. От мамы пахло духами, набрызганными поверх грязи, а по краям этого был другой запах, женский запах, от которого меня замутило. Больничная рубашка намокла от дождя, который она принесла на своей одежде. Поверх ее плеча я увидела сестру Ховард, направляющуюся к нам.

— Здравствуйте, — сказала она, когда мама отпустила меня. — Вы, должно быть, миссис Бэнкс.

— Да-да, это я, — ответила мама.

— Рада знакомству, миссис Бэнкс. Мы следим за здоровьем Кристины.

Мама кивнула и погладила меня по щеке пальцем.

— Спасибо, сестра. Я ужасно беспокоилась. Пришла, как только услышала, что случилось. Я была на работе, и моя сестра дозвонилась до меня только сегодня утром. Я сразу примчалась сюда. Моя бедная, стойкая Крисси…

У мамы не было никакой сестры. Ни той, к которой мы ездили в гости на побережье, ни той, которая рассказала маме о том, что я в больнице. Мама была ужасной, жуткой вруньей. Сестра Ховард улыбнулась, потому что не знала о том, что все это ужасное, жуткое вранье. Мама подвинулась к изголовью кровати и запустила руку мне под спину. Ее пальцы легли поверх моего локтя, там, где заканчивался рукав больничной рубашки.

— Кристина держалась очень храбро, — подтвердила сестра Ховард. — Возможно, ваша сестра рассказала вам, что Кристина была в очень тяжелом состоянии, когда ее доставили сюда. Ей в руки каким-то образом попали таблетки — снотворные таблетки, — и она съела довольно много. Мы считаем, что она, должно быть, приняла их за конфеты.

Мамина рука у меня за спиной напряглась.

— Это очень в духе моей Крисси, — отозвалась мама слишком громким голосом. — Она ужасно жадная девочка. И беспечная. Тянет в рот все, что находит, даже из домашней аптечки.

— Они были в упаковке от конфет, — сказала сестра Ховард. Она говорила намного тише, чем мама, но это все равно заставило маму замолчать. — Кристине сделали промывание желудка, и сегодня утром ей, судя по всему, стало намного лучше. Конечно же, мы хотим узнать, как к ней попали эти таблетки. Если кто-то дал ей их намеренно, этим будет заниматься полиция. — Она перевела взгляд с мамы на меня, и голос ее стал еще тише: — Я хочу еще раз спросить тебя, малышка, — ты ничего не помнишь о том, как к тебе попали эти таблетки? Где ты их нашла?

Мамины пальцы крепко сомкнулись на складке кожи повыше моего локтя. Я стиснула зубы и сказала:

— Не помню. Кажется, я их просто где-то нашла. Не помню, честное слово.

Мама погладила меня по колену.