Первый день весны

— Идем дальше, — сказала я, хватая ее за запястье. — Мы сюда не пойдем.

— На площадку! — захныкала Рути. Она пыталась выкрутиться из моей хватки, но я была намного сильнее ее.

— Нет. Никакой площадки, — сказала я.

Рути выглядела так, словно набирала воздуха, чтобы заорать настолько громко, что красивая женщина услыхала бы ее за четыре улицы. Я сунула ей в рот мармеладного мишку вместо кляпа. Она была так удивлена, что целую минуту ничего не делала. Потом сжевала мишку и протянула руку за следующим.

— Еще.

Я показала ей пакет.

— Только если ты пойдешь со мной дальше и не будешь шуметь.

Дома в переулке выглядели еще более облезлыми под ярко-голубым небом. Когда мы дошли до синего дома, Рути села на траву перед ним.

— Устала, — заявила она и хлопнулась на спину, прямо на землю.

Я смотрела на ее оранжевые волосы, змеящиеся между травинками. Как тигриная шерсть. Как пламя.

— Идем, — сказала я. Она не пошевелилась, поэтому я достала из кармана леденец на палочке и помахала у нее перед лицом. — Хочешь? — Она кивнула и попыталась схватить его, но я отдернула подальше. — Только если пойдешь со мной.

Как только мы вошли в дверь, носки ее туфелек испачкались в грязи, а белые носочки покрылись пылью. Рути вела себя очень тихо, хотя уже дожевала мармеладного мишку, который был у нее во рту. Я подтолкнула ее на лестницу, а сама пошла следом, чтобы она добралась до верха, не упав. В комнате наверху было светлее, чем во всем остальном доме, потому что свет падал через дыру в крыше. Сырое пятно под дырой расползлось еще шире. Я вспомнила, как пи`сала здесь, присев на корточки. Рути вошла в комнату и посмотрела вверх, на дыру, потом засмеялась высоким звонким смехом.

— Смотри! — крикнула она. — Там дыра! Дыра в небо!

Затем села на одну из диванных подушек рядом с сырым пятном и принялась распаковывать свой докторский чемоданчик.

— Поиграй со мной в доктора! — крикнула она. — Ты будешь больная!

Вдела в уши дужки стетоскопа и стала прикладывать его конец к своим запястьям и ладоням.

— Это неправильно, Рути, — сказала я, подошла и попыталась забрать у нее стетоскоп. — Я покажу тебе, как это делать правильно.

Рути взвизгнула и выхватила его у меня.

— Мое! — закричала она. — Я доктор!

Ее пухлые щечки были розовыми, и мне хотелось пнуть ее, но вместо этого я пнула чемоданчик. Рулон бинтов, на аккуратное сматывание которого красивая женщина потратила уйму времени, размотался и длинным белым языком лег поперек половиц. Я обошла комнату, ведя пальцами по стене. Внутри меня все кипело. Лава и лектричество.

— Играй в доктора! — крикнула Рути.

Она ужасно много кричала. Я почти никогда не слышала, чтобы она разговаривала без крика. Так много крика, так много игрушек и так много-много-много любви. Она вся была обмазана любовью, жирными комками любви. Их буквально можно было увидеть на ее коже. Я умела видеть такое. И видела это на Стивене.

Я прислонилась спиной к дальней стене; на руках у меня проступила «гусиная кожа», крошечные волоски встали дыбом. Ощущение бенгальских огней теперь было повсюду — на лице, на шее, в животе; оно наполняло меня так, что я едва могла вынести это. Я оттолкнулась одной ногой от стены и побежала в другой конец комнаты. Но места здесь было недостаточно много.

Я не могла набрать такую скорость, чтобы вытрясти искры у себя из ног. Посмотрела на небо. Голубое сияние обожгло глаза. Я хотела вылезти в эту дыру, встать на крыше и кричать, кричать, кричать, пока не сорву голос.

Рути смотрела на меня.

— Что ты делаешь? — спросила она. Я зажала уши руками. Не могла избавиться от ее ужасного, высокого, хнычущего голоска. Он заползал мне прямо в голову.

— Давай играть, — сказала я. — Но доктором буду я. Дай мне стетоскоп. — Наверное, ей очень надоело играть в одиночку, поскольку она сразу же отдала его мне. — Ложись, — приказала я.

— Не хочу, — возразила Рути. — Не буду лежать. Я буду болеть сидя.

Я снова помахала у нее перед глазами леденцом и спросила:

— Хочешь?

Она кивнула. Я развернула его и, когда Рути легла на пол, сунула леденец ей в рот. Она стала сосать его какими-то механическими движениями.

— Хорошая девочка, — сказала я и повесила стетоскоп себе на шею. — Итак, у тебя что-то с горлышком?

Я провела пальцами по складке, где ее голова присоединялась к туловищу.

Рути кивнула.

— Кашель, — сказала она сквозь леденец.

— Попробуем тебя вылечить?

Стетоскоп свисал вниз, мешая мне. Я стянула его с шеи и откинула в сторону. Потом приложила ладонь к ее шее — четыре пальца загибаются вниз, к полу, большой палец касается того места, где бьется пульс. Когда моя ладонь оказалась тесно прижата к шее Рути, я приложила и вторую руку. Моргнула, и перед глазами у меня возник циферблат. Обе его стрелки слились в верхней точке.

— Нужно размять шею, — сказала я. — Тогда кашель уйдет.

Я напрягла ладони. Рути откинула голову назад.

— Больно, — прохныкала она.

Извиваясь, Рути сместилась в сторону и теперь лежала прямо посередине сырого пятна на полу. Я увидела, как в волосы ей забралась мокрица. И продолжала крепко держать Рути.