Первый лорд мафии

Эл Смит был владельцем игорного дома «Берлога». Он купил трехэтажный особняк на Кларк и Полк, из которого в спешном порядке выехала мадам Энни Стюарт. Энни бежала из города после убийства полицейского во время дружеской игры в карты. Ей не понравилось, что полицейский жульничал.

Через год Кэрри и Эл разошлись, а его место занял Сиг Коэн. Он также был игроком и, по мудрому расчету, ростовщиком. Клиенты, которые проигрывались в его клубе, закладывали свои бриллианты у него в лавочке и несли вырученные деньги обратно к игорным столам.

Он мог позволить себе расширить владения Кэрри. Они приобрели соседнее здание, сделали в нем ремонт и присоединили к первоначальному борделю. У Кэрри было три гостиных, 30 спален и музыкальный зал для маленького оркестра, состоявшего из двух скрипок и пианино. Хозяйка, подражая своей бывшей наставнице, одевала своих девочек в элегантные платья. Однако благодаря своему чувству юмора, она внесла фривольный оттенок в убранство дома, который мисс Лу не одобрила бы. Она поставила у входа клетку с попугаем, изображающим сутенера. Птица пронзительно кричала: «Дом Кэрри Уотсон, джентльмены. Не проходите мимо».

Потолки и стены будуара были завешаны французскими зеркалами в парижском стиле. Новые хозяева решили дополнить первоначальную идею. Зеркала висели на стенах и потолках спальни таким образом, что клиент мог наблюдать за собой и своей подружкой во время любовных игр.

Роуз Мэнсон называла свой бордель на Стриг Рэндольф «Зазеркалье», а заведение Лиззи Ален на Норд Диаборн Стрит было известно как «Зеркальный дом». Со временем, как мы увидим, этот публичный дом превратится в Клуб Эверли, такой шикарный, что он будет вызывать у Джонни Торрио комплекс неполноценности.

Для того времени в истории Кэрри Уотсон не было ничего удивительного. Связи между хозяйками публичных домов и игроками были обычным явлением. Это объясняло одно отличительное свойство Чикаго. Игорные дома в городе имели довольно прозаический вид. Они не пытались подражать элегантным клубам Нью-Йорка, таким как огромный особняк Ричарда Кенфилда с бронзовыми дверями, где на обед подавали фазанов и шампанское. В Чикаго владельцы игорных домов предпочитали опустошать кошельки, чтобы построить своим протеже бордели невиданной роскоши. Чикаго мог похвастаться самыми шикарными дворцами терпимости, каких не было на Манхэттене, в Сан-Франциско или Новом Орлеане. Может быть, это объясняется тем, что ослепленные страстью дельцы были родом из Дикси[16] — края, прославленного своей галантностью.

Энни Стэфорд, которую все называли из-за вспыльчивого характера «Кроткая Энни», была владелицей внушительного заведения на Уэлс Стрит. Этот дом преподнес ей в подарок Кэп Химан. Однажды он неосторожно пообещал жениться на ней, но потом попытался уклониться от обещанного. Энни пришла в его клуб с кнутом в руках и гоняла его по всему заведению вокруг столиков.

Они поженились. В радужном расположении духа невеста пригласила своих товарок по греху на вечеринку в пивную на открытом воздухе, в северной части города. Внезапно она обнаружила, что одна мадам раздает свои визитные карточки. Энни пришла в ярость от такого осквернения своего праздника и принялась избивать гостью. Вечер закончился приездом полицейских, которые, работая как вышибалы, быстро очистили таверну.

Мэри Косгриф, красотка с рыжими волосами и профессиональным прозвищем «Ирландка Молли», окрутила Джорджа Трассела. Он забрал ее из публичного дома Энни Стэфорд и купил ей собственный дом терпимости. Также он подарил ей коня по кличке Декстер. Рысак установил несколько рекордов и занял первое место в сердце Трассела.

Однажды игрок не появился на вечеринке, устроенной в честь дня рождения Молли. Молли выследила его в салуне Сенеки Райта, на Стрит Рэндольф, и принялась осыпать его упреками. Он посоветовал ей вернуться домой к обслуживанию клиентов. Выхватив пистолет из муфты, рыжеволосая красотка три раза выстрелила в него. Трассел, шатаясь, добрался до конюшни и умер прямо у стойла Декстера.

Вся в слезах. Молли упала на колени и начала укачивать его на руках. По описанию «Трибьюн», его кровь запятнала ее «роскошное платье из белого муара». Суд признал ее виновной, но решил, что одного года заключения будет достаточно. В конце концов губернатор Ричард Оглэсби, упрекая судей в отсутствии благородства, помиловал ее еще до того, как она переступила порог тюрьмы.

Чикаго шел вперед семимильными шагами, с ходу перемахивая через препятствия. Катастрофы не могли его разрушить, и через двадцать лет к нему пришло международное признание. Пока же город был дерзким, решительным, отчаянным и своевольным.