Первый шедевр

Омович широко улыбнулся и взял Грегори за руку. Его ладонь была теплая и сухая. Он пристально посмотрел в глаза художнику, пока тот не решился их отвести, выдавив кривую улыбку.

– Грегори, мой друг, ваши работы стоят гораздо больше того, что я могу вам дать. Увы, налоговая служба заинтересовалась моими личными финансами. Это значит, что я не смогу перевести деньги на ваш банковский счет, иначе в таком случае у вас тоже возникнут проблемы…

– Он хочет нас поиметь! – взвизгнул Тим.

– … но не беспокойтесь! Вы получите свою плату. Наличными. По частям.

– Наличными будет даже лучше, Юрий, но… Я живу в Нью-Йорке и…

– Не нужно волнений, Грегори, у меня есть в Штатах доверенные лица, которые будут передавать вам деньги. Я не сказал самого важного: каждую картину я оцениваю в полтора миллиона фунтов.

– Огромная херня стоит явно дороже!

– Это весьма щедрая плата, Юрий, – взволнованно выдавил Грегори. – Но сколько я получу сейчас?

– Смотрю, вам пришелся по нраву вкус богатой жизни, – усмехнулся Омович, не выпуская его руки. – Двести тысяч в месяц. Полагаю, ваши затраты на будущие картины это более чем покроет. Есть еще один нюанс, Грегори. Надеюсь, что Вы его воспримете разумно.

– Я знал, что не все так гладко! Он тебя поимеет!

– Слушаю вас, Юрий…

– Я попрошу вас пожертвовать свои произведения в мой некоммерческий благотворительный фонд.

– А бабки? Как же чертовы бабки?!

– Мои лучшие люди организуют послезавтра благотворительный вечер для самых состоятельных ценителей искусства Лондона. Там выставят ваши картины на торги, их купят, а деньги пойдут на благотворительность. Только их купит мой человек…

– То есть вечер жирных толстосумов и их высушенных сиськастых баб. Подходящая публика!

– … Это поможет мне избежать проблем с налоговиками, вы получите свои деньги, а еще – признание, которое так заслуживаете.

– Там будет пресса? – спросил Грегори.

– Боюсь, без них не обойдется, – скорбно произнес Омович. – Я сам от них не в восторге, но мы постараемся устроить все так, чтобы вас не беспокоили. Также я выставлю вашу первую картину на обозрение, но устраивать торги за нее никто не будет. Грегори, вы согласны с этим?

Грега охватила какая-то напряженная тревога, причины которой он не мог уловить. Русский звучал убедительно.

Может, что-то не так с Оливией? Он несколько раз звонил, но на звонки никто не отвечал. В любом случае других столь щедрых предложений ему не поступало и вряд ли поступит.

– Спроси его про мокрушника. Мы же за этим сюда пришли? – прошипел на ухо Тим.

– Кхм… Юрий, могу я вас попросить об одной услуге? – понизив голос, спросил Грег.

– Конечно, мой друг! Просите, о чем угодно!

– Это деликатная проблема… Мне досаждает один человек… И я бы хотел, чтобы он прекратил это делать.

– Так просто хорошо его попросите, Грегори, – Омович широко улыбнулся.

– Ты определенно не умеешь хорошо просить.

– Боюсь, что время вежливых просьб давно прошло, Юрий. Мне потребуются радикальные меры. Мне нужна ваша помощь.

Омович наконец-то отпустил его руку и вновь повернулся к картине. Грегори встал рядом с ним, рассматривая свое произведения. На миг он поймал то ощущение, когда его указательный палец вонзился в глаз Амира. По руке пробежала горячая волна, добравшаяся до шеи.

– Похоже, вы не жаждете оказать мне помощь, – надавил Грег. – Разве друзья не должны помогать друг другу?

– Вы просите слишком многого, Грегори, – мягко ответил Омович. – Я порядочный бизнесмен и веду свои дела только законными методами.

– Юрий, вы не понимаете. На карту поставлена моя жизнь.

– Ой, кто это заскулил как раненая сучка?!

– Грегори, поймите меня правильно, я хочу вам помочь, но не такими методами…

– Я не прошу вас самолично давить на спусковой крючок, – процедил Грегори. – Вы можете просто подсказать людей, которые знают других людей, которые смогут решить мою проблему. Вы понимаете, Юрий?

Омович таинственно улыбнулся.

– Знаете, что мне нравится в ваших произведениях, Грегори?

– Охеренное количество крови, потому что ты сраный маньяк!

– Вы говорили, что чувствуете душу.

– Все верно, мой друг – душу! Вы тогда сказали мне, что написали картину собственной кровью. Чьей кровью написано это монументальное творение?

– Бычьей, – слишком поспешно ответил Грег.

– Неужели? Очень странно, ведь я чувствую в ней похожую сущность. Яростную, болезненную, выстраданную душу. Нет, Грегори, быком здесь совсем не пахнет. Быки – тупые создания. Вы, англичане, и вовсе не наделяете их душой на уровне языка – я с этим отчасти согласен, – душа этой картины сильна и непреклонна…