Песчаная роза

– Сначала не было. – Его глаза сияли над нею как звезды. – В Сахаре не было, в Аль-Джазаире тоже. Я потому от стыда чуть не сдох после того, что сделал с тобою на той террасе. А потом, в Париже на чердаке… Прости меня, – повторил он. – Я был занят своими делами и не считал нужным разбираться, что для меня значишь ты. Был уверен, что просто к тебе привык.

– И я была в этом уверена, – улыбнулась она. – Что ты просто ко мне привык. И, представь себе, этого мне хватало.

– Не ври. – Сергей улыбнулся тоже. – Ты была живая страстная девочка, и тебе хотелось, чтобы я с тобой спал. А я, глубокомысленный идиот, уклонялся. Считал, что для тебя будет лучше не привязываться ко мне, – сокрушенно добавил он.

– А когда ты понял, что… Ну, что я тебе не совсем безразлична? – спросила Ксения. И поспешно добавила: – Если не хочешь, то не говори.

– Не хочешь!.. Я только и хочу, что с тобой говорить. Только этого еще могу хотеть.

– Так когда?

– В Минске.

– Не может быть! Ты любил Веронику, это было так заметно… Я не могла ошибиться.

– Ты и не ошиблась. Я ее любил, счастлив был увидеть и совсем не думал о тебе. Пока ты не исчезла. Когда ночью тебя по городу искал, мне казалось, что волнение естественно: ты в чужой стране, время позднее. Но когда под утро в отель вернулся… Из меня кусок меня вырвали. Дыра на месте сердца. Ты вправе не верить, но когда Вероника прислала из больницы мальчика с запиской, у меня уже не было сомнений. Я же привык анализировать свои ощущения. Что я тогда почувствовал к тебе, больше не менялось. То есть менялось – с годами усиливалось.

– С годами… Как же ты измучился! А я только и думала, как мне без тебя тоскливо. Только о себе думала.

– Обо мне думать вообще не следует.

– О ком же следует?

– Ты можешь об Андрее… мне рассказать?

Робость, незнакомая и столь ей дорогая, была в его вопросе.

– Я о нем все время тебе рассказывала. Мысленно, – уточнила Ксения. – В письмах плохо получалось, наверное.

– Совсем не плохо. Я тебе передать не могу, что для меня были твои письма. Единственное, что у меня было.

Губы Сергея были на расстоянии слова от ее губ. Доверительность, которую она чувствовала все эти годы в его письмах, явилась ей теперь во всей силе реальности.

– Я из-за Андрюши волнуюсь очень, – сказала Ксения. – Он такой чистый мальчик, сплошное сердце. И видеть невыносимо, на что это идет. Он же все берет на веру, всю эту ложь. В школе рассказывают про каких-то комиссаров, он мечтает быть на них похожим. И как ему объяснить, что такое на самом деле были эти комиссары? У меня язык не поворачивается. Да он мне и не поверит. Не знаю, что с этим делать, Сережа.

– Я понимаю, Кэсси. Видел это в Германии. Как мальчики с чистыми сердцами готовы уничтожать всех, кто не они.

– Андрюша не станет уничтожать! – воскликнула она.

– Ты ему… говорила обо мне?

– Конечно. Что ты работаешь за границей. Что я не знаю, когда мы тебя увидим. Что я тебя люблю и буду любить всегда.

Сергей молча привлек ее к себе, короткими поцелуями касаясь лба, висков. Она закрыла глаза, прислушиваясь, вернее, причувствуясь к ни с чем не сравнимому, только с ним возможному покою в себе и вокруг себя. И слова его не услышала, а почувствовала:

– Ты согласишься уехать со мной?

Ксения открыла глаза и ответила:

– Да.

– Но все, что я тебе сказал, правда…

– Все, что я тебе сказала, тоже.

Он прижал ее к себе так, что у нее стеснилось дыхание.

– Я не могу сделать вас счастливыми. Ни тебя, ни сына. – Сергей быстро коснулся губами ее губ, предупреждая возражения. – Этого и всей твоей самоотверженностью не исправить. Но я хочу вас отсюда увезти. Ни о чем другом думать не могу. И все это время не мог. Но раньше это было невозможно.

– А что случилось теперь? – спросила Ксения. – Добро или худо?

Она губами же почувствовала его улыбку.

– Какие сказочные категории! – сказал он. – Теперь просто сложилась ситуация, когда я нужен им в Берлине. Настолько, что они согласны выполнить мое условие. Потому и позволили приехать за вами. Я готов был даже обмануть тебя, только чтобы…

– Но не обманул.

Ледяное «убиваю» снова встало у нее в груди, заставив содрогнуться.

– Не смог. – Он замолчал. Потом произнес с той горестностью, от которой ее сердце падало в пустоту: – Я понимаю, о чем ты думаешь. И в самом деле не принесу вам счастья своей мертвечиной. Но надеюсь, что смогу вас вырвать из этой пасти. И не допустить, чтобы вы попали в другую.

– В какую – другую?

– Думал укрыть вас в Шварцвальде. Там же есть совсем глухие места.

– Я помню. – Она улыбнулась. – По выходным мама забирала меня из пансиона к себе в санаторию, и мы гуляли по лесу. Как в сказках братьев Гримм.

– Да, Мальчик-с-пальчик, Лесная женщина и прочее. Я для того и приезжал во Фрайбург, чтобы оценить ситуацию.

– И что?

Она затаила дыхание.

– Убежища там искать не стоит. Под каждой елкой сидит деревенский партийный начальник и докладывает обо всех и вся начальнику городскому. Это кончится войной. Года через два, не больше.

– В Германии будет война?

– Везде будет.

– И что же делать, Сережа? – растерянно спросила Ксения.