Песчаная роза

– Постараюсь вас отправить в Америку. В Северную или в Южную.

– Нас?..

– Я сделаю все, чтобы быть с вами. – Его глаза полыхнули таким исступлением, что ей стало не по себе. – Сказать «поверь» язык не поворачивается после всего, но…

– Я тебе верю, – перебила она. – Когда мы уезжаем?

– Максимально быстро. Мы сможем завтра поехать в лагерь за Андреем?

– Сможем. Это не очень далеко, на Плещеевом озере. Я могу и одна за ним съездить.

– Нет. Я должен сам ему сказать.

«А если Андрюша откажется?» – со страхом подумала Ксения.

Но увидела отражение этой мысли в глазах Сергея и отогнала свой страх, чтобы он ушел из его глаз тоже.

– Хорошо, – кивнула она. – А Домна…

– К ней поедем после лагеря. И вместе решим, как ее устроить. Ты знаешь, где эта деревня?

– Знаю. Я там была однажды с Андрюшей. Мы до Нижнего Новгорода поездом ехали, потом на грузовике попутном, потом на телеге.

– Извини, что так тебя тороплю. Но это железо приходится ковать, пока горячо. Тем более сейчас.

– Я понимаю.

Она действительно понимала, что значит «тем более». Страх, который висел в московском воздухе всегда, становился в этом году все ощутимее уже не с каждым месяцем, а просто с каждым днем.

– Все, что тебе надо сделать перед отъездом…

– Мне ничего не надо сделать, – перебила Ксения. И добавила почти с удивлением: – Правда ничего.

– У тебя здесь все выглядит аскетически, – сказал Сергей.

– В этом ты как раз совсем не виноват. – Ксения угадала, что он подумал. – Я получала достаточно денег… за тебя. И за свои уроки тоже. Просто мне как-то… Я и понимала, что для Андрюши это плохо, такая моя бездомовность, и ничего с этим поделать не могла. Мне без тебя ничего не было нужно, – извиняющимся тоном объяснила она.

– Мне тоже.

Ксения положила голову ему на плечо и сказала:

– В Иностранку приходят дайджесты новых книг. Мне позволяют посмотреть. В одной книге, она в прошлом году в Америке вышла, героиня, когда что-то беспросветное происходит, всегда говорит себе: «Я подумаю об этом завтра». Я ей ужасно позавидовала. У меня никогда не получалось так подумать.

– Утро вечера мудренее? – Он улыбнулся. Вряд ли счастливо, но все же. – Видишь, я тоже помню сказочные категории. Ты подумаешь обо всем завтра, Кэсси. Спи.

И она уснула. Она всегда засыпала по его слову, это не изменилось.

И проснулась тоже от его слов:

– Да, Вероника. Сегодня.

Это имя, произнесенное его голосом, потрясло ее. И сам голос потряс – холодной собранностью, которая слышалась в нем.

Ксения села на кровати. Волосы, спутавшиеся за ночь, забивались ей в глаза, как песок в пустыне.

Окно переливалось тусклым светом. Такой в июне бывает часов в пять утра.

Сергей вошел в комнату. Ночью ей показалось, что мертвенность отпустила его хотя бы немного. Теперь вернулась снова.

– Что случилось? – спросила она.

– Я должен поехать в Минск.

Ксения хотела спросить, зачем, но не смогла. Да и важна ли причина, когда решение уже принято?

– Сегодня? – с трудом выговорила она.

– Да. Пралеска ее арестован. Поэт ее.

Сергей сел рядом с Ксенией на кушетку, обхватил голову руками.

– Поэт?.. – потрясенно повторила она.

Сергей посмотрел на нее. Такими были его глаза, когда он понял, что не увидит белые скалы Дувра. Ехали в ту ночь из «Фоли Бержер» мимо какой-то темной стены, окно такси стало как зеркало, и глаза Сергея отразились в нем – совершенно больные. Ужас и жалость сжали тогда ее сердце, как две беспощадные руки. И сейчас снова, и еще сильнее.

А от улыбки на его губах ей сделалось так жутко, что она не смогла сдержать дрожь.

– Поневоле поверишь в рок, – сказал он с запредельной этой улыбкой. – Я дал Веронике номер этого телефона, когда пришел забирать тебя из больницы. Как раз на такой случай дал. Не думаю, что за десять лет она звонила сюда хотя бы однажды.

– Ни разу не звонила, – машинально ответила Ксения. Неотвратимость, в самом деле роковая, ужаснула ее. – Но, Сережа…

– Я не могу не поехать.

– Но ведь это ненадолго? – упавшим голосом спросила Ксения.

Дрожь мешала ей говорить.

– Это как чума в Средние века, – сказал он с пугающим спокойствием. – Одного пощадит, второго нет. Предсказать невозможно, избежать своей участи – тоже.

– Но ведь никто не знает своей участи!

– Я натворил достаточно, чтобы оказаться во второй категории. – Его голос звучал холодно и ясно. – Это было бы справедливо. Ладно, что об этом. Если через неделю не вернусь, оставаться здесь тебе нельзя.

– А где можно?

Ее наконец охватило безразличие такое осязаемое, что его можно было потрогать рукой.

– Кэсси! – Его безразличие, наоборот, исчезло совершенно. – Я тебя на десять лет оставил во власти таких людей, которых и людьми нельзя назвать. Никогда мне это не простится. И все-таки прошу тебя, помоги мне.

Дрожь ее утихла во мгновенье ока.

– Что я должна сделать? – спросила она.

– Привези Андрея из лагеря. Если я вернусь через неделю, мы уедем вместе в Германию. Если меня не будет, уезжайте с ним вдвоем.

– Куда нам уезжать вдвоем? – не поняла Ксения.