Песчаная роза

За спиной у бармена было огромное, во всю стену, зеркало, и, пока пили мартини, Ксения изумленно в него смотрела. Неужели эта женщина с волнующе открытыми, угловатыми, как у подростка, но по-взрослому сияющими в свете ламп плечами – она? В тех местах, где платье касалось ее груди, металлические переливы ткани приобретали какой-то новый рисунок, и Ксения растерянно подумала, что Рене, может, не так уж был неправ, когда назвал ее грудь эротичной. Вдобавок помада в самом деле оказалась вызывающе яркой, да еще и платье вызывающе коротким – острые коленки просвечивали сквозь стеклярусную бахрому. Из-за всего этого Ксения выглядела даже не эротично, а, ей показалось, развратно.

«Ну и пусть!» – снова подумала она.

Представление еще не началось, звучала лишь музыка. Сергей Васильевич провел Ксению к их столу и сказал:

– Только не говори, пожалуйста, что еда тоже на мое усмотрение.

Именно это она собиралась сказать, но пришлось сделать вид, будто выбирает что-то по карте. Хотя что она могла выбрать – буквы плясали у нее перед глазами, и вовсе не от мартини. Наткнулась в меню на слово «тюрбо» и решила, что рыбу постарается съесть.

Всё завораживало ее, не хотелось изменить ни один волшебный атом этого вечера. Она не отрываясь смотрела, как Сергей Васильевич пробует вино, глоток которого официант плеснул в его бокал, как сумрачно блестят темные ониксы в его запонках, когда он поднимает бокал уже полный…

– Ты смотришь так, будто я делаю что-то неприличное, – заметил он.

– Нет, совсем нет! – встрепенулась Ксения. – Ты все делаешь так, что… Это меня гипнотизирует, – призналась она. И добавила, чтобы скрыть смущение: – И запонок этих я у тебя никогда не видела, и всего остального тоже. И не думала, что мы сюда пойдем.

– Запонки и все остальное я купил по дороге домой. – Он слушал ее так внимательно, будто она говорила что-то кроме глупостей. – И до сегодняшнего дня тоже не думал, что мы куда-нибудь пойдем. Вернее, просто ни о чем постороннем не думал. Извини за это.

– А что произошло сегодня? – спросила Ксения. И вдруг догадалась, и ахнула: – Ты поедешь в Англию! Как хотел, да?

– Да. И я действительно ничего не хотел так, как этого. Почти ничего.

Она собиралась спросить, что означает «почти», подумала еще, что, может быть, неловко спрашивать… И в эту самую секунду взорвался у нее в голове утробный смешок, и сквозь отвратительный этот смешок прозвучали слова: «Он должен отбросить свои планы и действовать согласно задачам, которые перед ним поставлены».

– За малодушие приходится расплачиваться, – сказал Сергей Васильевич.

Ксения вздрогнула.

– Чье малодушие?

– Мое, чье же еще. Я проявил однажды малодушие и потерял Англию. И готов был лучше вернуться туда трупом, чем… Ну, это уже неважно. Я жив и увижу белые скалы Дувра.

– Ты… много времени там провел? – с трудом шевеля губами, спросила она.

– Достаточно, чтобы осознать масштаб потери. – Он вгляделся в ее лицо и спросил: – Что с тобой?

Как Ксения ни старалась, Сергей Васильевич, конечно, заметил произошедшую с ней перемену.

– Н-ничего… – пробормотала она. – Просто никогда мартини не пила. Голова разболелась.

– В жизни больше не стану за тебя ничего решать! – рассердился он. – Стакана воды не подам, которого сама не выберешь. Выйдем на улицу?

– Нет-нет, и так пройдет, – отказалась Ксения.

И тут музыка на секунду затихла, и сразу же зазвучала снова, так празднично и громко, что заглушила даже общий гул зала, не говоря уж о ее лепете. Вереница блестящих красавиц вылетела на сцену, словно выпущенная из лука стрела. Блестели, казалось, не только их костюмы, но и едва прикрытые этими костюмами тела, колыхались над головами гигантские разноцветные перья. Тут же явились и красавцы во фраках – выстроились по обе стороны лестницы, расположенной в середине сцены. А в центре этой лестницы, на самой верхней ее ступеньке, показалась женщина неземной красоты. То есть наоборот, очень земной. Бравурная музыка сделалась острой, как стук ее каблучков, когда, спускаясь по лестнице вниз, она запела – конечно, про Париж, а про что же еще могла петь здесь, в «Фоли Бержер», такая необыкновенная женщина! Мурашки бежали по коже от ее волнующего голоса. Вот уж он точно был эротичным, а не какие-то подростковые плечи.

Стол, за которым Ксения сидела рядом с Сергеем Васильевичем, находился совсем близко от сцены, поэтому она видела и блеск глаз певицы, и идеальную красоту ее длинных ног, которыми она выделывала презадорнейшие вензеля, ни на мгновенье не сбиваясь при этом с дыхания.

– Знаешь, кто это? – негромко спросил Сергей Васильевич. – Мистенгетт! – И не зная, говорит ли Ксении что-нибудь это имя, добавил: – Она великая актриса. Мы всю жизнь будем вспоминать, что видели ее.

Ксения понимала, что он любуется великой Мистенгетт и точно ее не забудет. О себе она не могла сказать того же – смятение застило ей глаза.