Пески Марса. [Перевод (полный) Н.И. Яньков]

Маккей, маленький шотландец, математик, тоже время от времени вступал в битву, говоря довольно быстро и четко, почти педантично. Он, подумал Гибсон, выглядел бы гораздо естественнее в университетской среде.  

Капитан Норден, казалось, действовал как не совсем бескорыстный судья, поддерживая то одну сторону, то другую, не давая кому-нибудь победить окончательно.

Молодой Спенсер  был уже на работе. 

Хилтон не принимал участия в дискуссии, спокойно сидел, с интересом наблюдая за остальными. Его лицо показалось Гибсону знакомым. Где же они встречались раньше? Ну конечно — какой же он был дурак, что не узнал сразу! - это  ХИЛТОН.

Гибсон резко повернулся в кресле, чтобы лучше видеть собеседника. Завтрак был забыт, он с благоговением и завистью смотрел на человека, который вернул «Арктур» на Марс после величайшего приключения в истории космических полетов. Шесть человек достигли Сатурна, и только трое из них вернулись. Хилтон стоял вместе со своими спутниками на тех далеких лунах, названия которых сами по себе звучали как песня —Титан, Энклад, Тетис, Рея, Диона…

Он видел несравненное великолепие огромных колец, охватывающих небо в симметрии, которая казалась слишком совершенной чтобы быть  естественной. Хилтон был в той Ультима Туле[7], где кружились ледяные внешние гиганты семьи Солнца, и он снова вернулся к свету и теплу внутренних миров. Да, подумал Гибсон, об очень многих вещах я хочу поговорить с ним до того, как эта поездка закончится.

Дискуссионная группа распалась, офицеры разлетелись (в буквальном смысле) по своим постам, а мысли Гибсона все еще кружились вокруг Сатурна.

Капитан Норден прервал его размышления:

— Я не знаю ваших планов, но  полагаю, что вы хотели бы осмотреть корабль. В конце концов, именно это обычно происходит на этой стадии в ваших историях. 

Гибсон улыбнулся, несколько механически. — Да, видимо не скоро перестанут вспоминать его описания космической жизни. 

— Боюсь, что тут вы совершенно правы. Это самый простой способ, дать читателю знать, как все работает, и набросать эскиз  места действия. Теперь это не так важно, потому что все точно знают, как выглядит внутри космический корабль. Но когда я писал об астронавтике, еще в 60-х годах, нужно было задержать сюжет на тысячи слов, чтобы объяснить, как все работает: скафандры, атомный двигатель, и остальное, о чем пойдет речь далее.

— Тогда я могу считать, — сказал Норден с самой обезоруживающей улыбкой, — что мало что нового могу рассказать вам об «Аресе».

Гибсон сделал вид что смутился:

—  Был бы очень признателен, если бы вы показали мне все  — хотя бы для того чтобы не нарушать стандартный литературный сюжет.

— Очень хорошо, — ухмыльнулся Норден. — Мы начнем с рубки управления. Пошли.

Следующие два часа они плыли по лабиринту коридоров, которые пересекались и перекрещивались, как артерии, в сферическом теле Ареса. Гибсон знал, что скоро корабль станет для него настолько знакомым, что он сможет ориентироваться даже с завязанными глазами, но  прежде  чем это произойдет он может еще не раз заблудится, однажды это уже случилось. 

Корабль был сферическим и был разделен на зоны широты́, как Земля. Что было очень удобно, поскольку сразу же давало мысленную картину географии лайнера.

Идти «на север» означало направляться в рубку управления и каюты экипажа.

Путешествие к экватору предполагало посещение либо большого обеденного зала в центре корабля, либо смотровой галереи, полностью опоясывающей лайнер.

Южное полушарие почти полностью состояло из топливных баков, нескольких складских отсеков и разного оборудования. Теперь, когда «Арес» больше не использовал свои двигатели, он была развернут в пространстве так, что северное полушарие было постоянно освещено солнечным светом, а нежилое южное было в темноте. На самом южном полюсе находилась металлическая дверь с внушительными официальными печатями и надписью: «открывать только по прямому приказу капитана или его заместителя». Дверь вела в длинную трубу, соединяющую основной корпус корабля с меньшей сферой, расположенной в сотне метров от него, в которой находились силовая и двигательная установки.

Как ни странно, одно из самых сильных своих впечатлений Гибсон получил не от научно-технических чудес корабля, которые он ожидал увидеть в любом случае, а от пустых пассажирских кают-сот — тесно упакованных ячеек, занимавших большую часть Северной умеренной зоны. Они ему не понравились. Дом, в который никто никогда не входил, выглядит порой тоскливее, чем старые, заброшенные развалины, которые когда-то знали жизнь и все еще могут быть населены призраками. Ощущение одиночества было очень сильно здесь, в ярко освещенных коридорах, которые когда-нибудь будут переполнены жизнью, но которые теперь лежали уныло и одиноко в солнечном свете, пробивающемся сквозь стены — солнечном свете гораздо более голубом, чем на Земле, и потому твердом и холодном.