Пески Марса. [Перевод (полный) Н.И. Яньков]

— Хорошо, — рассеянно сказал Маккей. Он снова был глубоко погружен в Чосера.

Глава 4.

В течение следующих нескольких дней Гибсон был слишком занят своими делами, чтобы принимать активное участие в  жизни «Ареса». Совесть заела его, как это всегда бывало когда отдых продолжался больше недели, и он снова усердно писал.

Пишущая машинка была вытащена из его вещей и теперь занимала почетное место в маленькой каюте. Повсюду валялись листы рукописи, им не давали разлетаться резинки. Было много проблем с тонкой копировальной бумагой, которая имела привычку попадать в воздушный поток и приклеиваться к вентиляционной решетке, но Гибсон уже освоил приемы жизни в условиях невесомости. Это было удивительно, как скоро они стали частью его повседневной жизни.

Гибсону было трудно запечатлеть свои впечатления о космосе на бумаге, нельзя было просто сказать: «космос ужасно велик» и на этом остановиться. Взлет с Земли подверг его мастерство величайшему испытанию. На самом-то деле он не лгал, но любой, кто читал его драматическое описание проваливающейся земли, взлетающей ракеты, конечно же, никогда не поймет, что писатель находился тогда в состоянии блаженно-бессознательного состояния, за которым быстро последовало состояние далеко не блаженного сознания.

Как только была готова пара статей, которые должны были на некоторое время успокоить Руф (она тем временем прислала еще три радиограммы с нарастающей резкостью), он отправился на «север», в узел связи. Брэдли взял листки с заметным отсутствием энтузиазма.

— Полагаю, теперь это будет происходить каждый день, — мрачно сказал он.

— Я надеюсь на это, но боюсь, что нет. Все зависит от моего вдохновения.

— Здесь, наверху страницы 2, есть разделительный инфинитив.

— Превосходно, очень их люблю.

— Ты написал «центробежный» на странице 3, где подразумевается «центростремительный».

— Раз уж мне платят за слово, то не кажется ли тебе, что с моей стороны было великодушно использовать такие длинные слова?

— На странице 4 есть два последовательных предложения, начинающихся с «и»…

— Послушай, ты собираешься послать эту чертову дрянь или мне придется сделать это самому?

Брэдли усмехнулся:

— Я бы хотел посмотреть, как ты это сделаешь. А если серьезно, то я должен был предупредить тебя, чтобы использовал черную ленту. Контрастность не так хороша с синим цветом. 

Говоря, Брэдли вкладывал листы в лоток автоматического передатчика. Гибсон зачарованно наблюдал, как они один за другим исчезают в пасти машины и появляются через пять секунд в проволочной корзине для сбора мусора. Странно было думать, что его слова теперь несутся сквозь пространство непрерывным потоком, удаляющимся на миллион километров каждые три секунды[10].  

Он собирал свои листки, когда где-то в джунглях циферблатов, переключателей и измерительных панелей, занимавших практически всю стену маленького кабинета, раздался зуммер. Брэдли бросился к одному из своих приемников и с огромной скоростью принялся делать непонятные вещи. Из громкоговорителя послышался пронзительный свист.

— Посланец наконец-то в пределах досягаемости, — сказал Брэдли, — но я бы сказал, что он промахнется на сто тысяч километров.

— А что мы можем с этим поделать?

— Очень немного. Я включил наш собственный радиомаяк, и если он поймает наши сигналы, то автоматически направится к нам и подойдет на расстояние нескольких километров.

— А если не поймает?

— Тогда просто улетит за пределы Солнечной Системы. Он движется достаточно быстро, чтобы удрать от Солнца, и мы тоже, если уж на то пошло.

— Это очень веселая мысль. Сколько времени это займет у нас?

— Времени на что?

— Чтобы покинуть систему.

— Возможно, пару лет. Лучше спроси у Маккея. Я не знаю все ответы — я не похож ни на одного из персонажей твоих книг!

— Может быть, ты еще им станешь, — угрожающе сказал Гибсон и удалился.

Приближение ракеты неожиданно (и желанно) оживило жизнь на борту «Ареса». Ведь как только прошел первый восторг, космическое путешествие стало однообразными. Все будет по-другому в будущем, когда лайнер будет переполнен жизнью, но  сейчас его безлюдье удручало.