Пески Марса. [Перевод (полный) Н.И. Яньков]

— Никто не знает, что произошло. Метеорит — всего лишь распространенная теория, совсем непопулярная среди экспертов.

— Значит, я могу сказать публике, чтобы она не беспокоилась?

— Да. Но, правда, есть еще вопрос о пыли…

— Пыль?

— Ну, под метеоритами подразумеваются довольно крупные частицы, от пары миллиметров и выше. А пыль — это досадная помеха, особенно на космических станциях. Каждые несколько лет кто-то должен осматривать обшивку, чтобы найти пробоины. Обычно они слишком малы, чтобы быть видимыми глазу, но пыль, движущаяся со скоростью пятьдесят километров в секунду, может преподнести сюрприз.

Это прозвучало слегка тревожно для Гибсона, и Маккей поспешил успокоить его:

— На деле нет ни малейшей причины для беспокойства, всегда имеет место небольшая утечка — автоматика компенсирует ее дополнительной подачей воздуха.

Как бы ни был занят Гибсон (или делал вид, что занят), он всегда находил время, для прогулок по гулким лабиринтам корабля или для рандеву со звездами на экваториальной наблюдательной галерее. У него вошло в привычку ходить туда во время ежедневных концертов. Ровно в 15.00 включалась система громкой связи, и в течение часа Музыка Земли шептала или ревела в пустых коридорах «Ареса». Каждый день программу выбирал другой, так что никогда не было известно, что будет сегодня — а через несколько тактов можно было легко догадаться, кто был заказчиком. Норден слушал легкую классику и оперу, Хилтон — практически ничего кроме Бетховена и Чайковского. Маккей и Брэдли считали их безнадежными деревенщинами и предавались суровым  атональным какофониям, из которых никто другой не мог ничего для себя извлечь, да и не особенно стремился к этому. Корабельная микробиблиотека книг и музыки была настолько обширна, что хватило бы на целую жизнь. Четверть миллиона книг и несколько тысяч музыкальных произведений, записанных в электронном формате, ожидали вызова к жизни. 

Гибсон находясь в наблюдательной галерее пытался определить, сколько Плеяд[11] можно разглядеть невооруженным глазом, когда что-то прошелестело мимо его уха.  В стекло иллюминатора со звуком «чвак» врезалась и повисла, вибрируя, стрела. На первый взгляд все выглядело именно так, и на мгновение Гибсону показалось, что индейцы снова вышли на тропу войны. Затем он увидел, что наконечник заменила большая резиновая присоска, а  сразу за перьями тянулась вдаль длинная тонкая нить. На самом конце нити был доктор. — Роберт Скотт, доктор медицины, быстро тащился по нити, как энергичный паук.

Гибсон все еще сочинял какое-то подобающее случаю едкое замечание, но доктор, как обычно, опередил:

— Тебе не кажется, что это мило? — Радиус действия двадцать метров, а весит всего полкило, я собираюсь запатентовать его, как только вернусь на Землю.

— А что это? — сказал Гибсон тоном смирения.

— Боже мой, неужели не понимаешь? Предположим, ты хочешь попасть из одного места в другое внутри космической станции в условиях невесомости. Все, что тебе нужно сделать, это выстрелить в любую плоскую поверхность рядом с местом назначения и смотать шнур. Якорь идеальный , пока ты его не отлепишь.

— А что плохого в обычном способе передвижения?

— Когда ты пробудешь в космосе столько же времени, сколько и я, — самодовольно сказал Скотт, — ты это поймешь. На таком корабле, как этот, можно ухватиться за множество поручней. Но предположим, что тебе нужно к глухой стене на другой стороне помещения, ты запускаешь себя в воздух с того места, где стоишь, и что же происходит? Ну, ты должен как-то остановить свое падение, обычно руками, если только не можешь повернуться по дороге и выпятить зад. Кстати, знаешь ли ты самую распространенную жалобу, с которой приходится иметь дело космическому врачу? Это вывихнутые запястья. В любом случае, когда ты доберешься до своей цели, то отскочишь назад, если только не сможешь ухватиться за что-нибудь. Можешь даже застрять в воздухе. У меня это однажды случилось на Третьей Космической, в одном из больших ангаров. Ближайшая стена была в пятнадцати метрах, и я не мог до нее добраться. 

— А ты не мог бы плюнуть в противоположную сторону? — серьезно произнес Гибсон. — Думаю, это был единственный выход из создавшегося положения.

— Попробуй когда-нибудь и увидишь, как далеко это тебя заведет. К тому же, это не гигиенично. Знаешь, что мне пришлось сделать? Да было дело, попал в очень неловкое, неприличное положение. На мне кроме шорт и жилета ничего не было,  я прикинул — это составляло примерно сотую часть моей массы. Если бы я отбросил их со скоростью тридцать метров в секунду, то добрался бы до стены меньше чем за минуту[12].

— И ты это сделал?

— Да. Но как раз в тот момент директор показывал жене станцию, так что теперь ты знаешь, почему я растрачиваю жизнь на этой старой развалюхе,  болтаясь от порта к порту, а не заведую хирургическим отделением Станции.

— По-моему, ты упустил свое призвание, — восхищенно сказал Гибсон. — Тебе следовало заниматься моим делом.

— По-моему, ты мне не веришь, — горько пожаловался Скотт.