Пески Марса. [Перевод (полный) Н.И. Яньков]

Спокойно лежа в светлой маленькой комнате, которая станет его миром на ближайшие сто дней, он мог забыть разочарования и мелкие неприятности, омрачившие его отъезд с Земли. Теперь ему не о чем было беспокоиться; впервые за все время, что он себя помнил, он полностью отдал свое будущее на попечение других. Ангажементы, встречи на лекциях, крайние сроки — все это он оставил на Земле. Ощущение блаженного расслабления было слишком хорошо, чтобы длиться долго, но он позволил своему разуму наслаждаться им, пока мог.

Серия извиняющихся стуков в дверь каюты пробудила Гибсона ото сна спустя неопределенное время. Какое-то мгновение он не понимал, где находится, затем сознание вернулось к нему полностью, он расстегнул удерживающие ремни и оттолкнулся от кровати. Поскольку его движения все еще были плохо скоординированы, он сначала долетел до номинального потолка и, только оттолкнувшись от него, добрался до двери.

Джимми Спенсер стоял там, слегка запыхавшись.

— Капитанские приветствия, сэр, и не угодно ли пойти посмотреть на отлет?

— Разумеется, — ответил Гибсон. — Подожди, я возьму камеру.

Через минуту он снова появился, неся новейший, последней модели аппарат, увешанный вспомогательными линзами и экспонометрами, на который Джимми посмотрел с нескрываемой завистью. Несмотря на эту неудобную ношу, они быстро добрались до смотровой галереи, которая опоясывала тело «Ареса».

В первый раз Гибсон увидел звезды во всей их красе, уже не затемненные ни атмосферой, ни тонированным стеклом, это была ночная сторона корабля и солнечные фильтры были отодвинуты в сторону. А так как «Арес», в отличие от космической станции, не вращался вокруг своей оси, а находился под жестким контролем своих гироскопов, то и звезды были неподвижны.

Глядя на великолепие, которое он так часто и так безуспешно пытался описать в своих книгах, Гибсон обнаружил, что ему очень трудно анализировать свои эмоции — он терпеть не мог тратить впустую эмоции, которые можно было бы с пользой использовать в работе. Как ни странно, ни яркость, ни само количество звезд не производили на него особо сильного впечатления. Он видел небеса лишь немногим хуже — с вершин гор на Земле, но никогда еще он так остро не ощущал, что звезды окружают его со всех сторон, вплоть до горизонта, которого больше не было, и даже ниже, под самыми ногами.

Космическая Станция замысловатой, ярко отполированной игрушкой, плавала в пустоте рядом. Невозможно было определить какое до нее расстояние или ее размер, потому что в очертаниях не было ничего знакомого, а чувство перспективы, казалось, совсем исчезло. Земля и Солнце были невидимы, скрыты корпусом корабля.

Рядом из скрытого динамика раздался механический голос.

— Сто секунд до запуска. Пожалуйста, займите свои места.

Гибсон автоматически напрягся и повернулся к Джимми за советом. Прежде чем он успел сформулировать какие-либо вопросы, его гид торопливо сказал: — Я должен вернуться на службу, — последовал изящный прыжок и он исчез, оставив Гибсона наедине с его мыслями.

Следующие полторы минуты тянулись поразительно долго, хотя из динамика периодически происходил отсчет времени. Гибсон гадал, кто же этот диктор, было не похоже на голос Нордена, и, вероятно, это была просто автоматика, взявшая на себя управление кораблем.

— Осталось двадцать секунд. На создание тяги уйдет десять секунд.

— Осталось десять секунд.

— Пять секунд, четыре, три, два, один…

Что-то очень мягко  схватило Гибсона и потащило вниз по изогнутой стороне стены, усеянной иллюминаторами,  на то, что внезапно стало полом. Трудно было понять, что верх и низ вернулись снова, еще труднее было связать их появление с тем далеким, приглушенным громом, который ворвался в тишину корабля. Во второй сфере, в том таинственном, запретном мире умирающих атомов и автоматических машин, куда ни один человек никогда не сможет войти, высвобождались силы, бушующие внутри звезд. И все же не было того ощущения нарастающего, безжалостного ускорения, которое всегда сопровождает взлет ракеты с химическим двигателем. «Арес» мог со своей нынешней орбиты медленно перейти на гиперболу — траекторию, которая должна была привести его на Марс. Огромная мощь атомного двигателя в настоящий момент сдвигала массу в две тысячи тонн с ускорением всего лишь в одну двадцатую от «g». 

Гибсон быстро привык к новой реальности, — его движения еще практически ничто не ограничивало, по ощущениям он весил около четырех килограммов[6], настолько низким было  ускорение корабля.

Космическая станция выглядела неподвижной и ему пришлось ждать почти минуту, прежде чем он смог обнаружить, что «Арес» действительно медленно удаляется от нее. Он запоздало вспомнил о своей камере и начал записывать отъезд. Когда он, наконец, решил (как он надеялся) сложную проблему правильной экспозиции, станция была уже заметно дальше. Не прошло и десяти минут, как станцию стало трудно отличить от звезд.