– Когда сидишь так у парикмахера, голова в фене, часами, в ушах звенит, воздух нагревается, нервы на пределе, каждый волосок кричит, при холодной завивке приходится все это терпеть, вечером опера, а при таком ветре волосы все время разлетаются… я рассматривала снимки в «Вог» и «Жардин де мод», только чтобы не видеть самого скверного, чтобы с ума не сойти, ведь ты знаешь, я была непоколебимо убеждена в том, что ты мошенник до мозга костей, хитрец, плут и льстец, действительно нечто вроде соблазнителя служанок по воскресеньям, всегда безупречный с виду, этакий скользкий угорь, а меня ты дурачил все эти двадцать лет, мистифицировал, как это называется в суде, ведь со дня нашей помолвки ты играл мной, чтобы стать тем, что ты есть, а я всю жизнь положила и молодость растратила, чтобы напомнить теперь тебе, что у тебя есть любовница, Вера Вормзер loco, потому что ее письмо я увидела на столе перед завтраком, это было как страшное озарение, я должна была собрать все силы, чтобы не выкрасть письмо, но это было ни к чему, я ведь знала, было ясно как день, что ты один из тех, кто ведет двойную жизнь, как показывают в кино, что у вас есть общая квартира, общее хозяйство, у тебя и у Веры Вормзер loco, просто идиллия, – разве я знаю, что ты делаешь в служебное время, на частых совещаниях до глубокой ночи, и дети у вас есть, двое или даже трое… и квартиру я видела, к слову, где-нибудь в Дёблинге, около парка Куглер или Вертхаймштайн: свежий воздух для детей; я была уже в уютном гнездышке, которое ты свил для этой женщины, я нашла там безделушки, которые пропали в доме, я и твоих детей видела, так и есть, их трое, подростки, бастарды, противные, они прыгали вокруг тебя и называли тебя дядей, а иногда, безо всякого стыда, – папой, ты проверял у них уроки, а самый младший ползал по тебе, ты ведь был «счастливым отцом», как пишут в книгах. И все это я пережила и вытерпела в моей бедной голове, зажатой феном, как в шлеме, я не могла убежать, приходилось еще любезно отвечать, когда пришел цирюльник, чтобы меня развлечь: «Госпожа заведующая выглядит ослепительно, будет ли госпожа заведующая на маскараде в Шёнбрунне, госпожа заведующая должна появиться там, как юная императрица Мария Терезия, в кринолине и в высоком белом парике, ни одна дама из венской аристократии не сравнится с госпожой заведующей, господин заведующий будет восхищен», – а я не могла ему сказать, что вовсе не хочу восхищать господина заведующего, потому что он тряпка и «счастливый отец» в Дёблинге… Молчи, дай мне высказаться, самое скверное еще впереди. Я не только ненавидела тебя, Леон, я тебя ужасно боялась. Твоя двойная жизнь стояла передо мной, как… как… ах, я не знаю как, но вместе с тем, Леон, я была настолько уверена – теперь мне трудно это вообразить, – что ты хочешь убить меня, потому что должен избавиться от меня на всякий случай, ведь Веру Вормзер ты убить не можешь, она мать твоих детей, это каждый поймет, я же связана с тобой только свидетельством о браке, листком бумаги, – следовательно, ты убьешь меня и сделаешь это искусно: отравишь меня медленно действующим ядом, ежедневными дозами, лучше всего – капая в салат, как научились у людей эпохи Ренессанса – Борджиа и… Почти ничего не чувствуешь, но малокровие растет день ото дня, пока не наступит конец. О, клянусь тебе, Леон, я хотела видеть себя в гробу, который ты красиво поставишь для торжественного прощания, я была бы такой молодой и восхитительной, с только что завитыми волосами, вся в белом, в мягком плиссированном крепдешине, только не думай, что я говорю с иронией или шучу, ведь сердце мое разбито, я слишком поздно, уже после смерти, узнала, что мой горячо любимый муж, которому я пылко верила, – коварный женоубийца. И потом, конечно, пришли бы все они – министры и президент, чиновники и знать, – чтобы выразить тебе соболезнования; ты бы выглядел до ужаса безупречно – ты во фраке, как в первый раз, когда мы встретились, ты еще помнишь? тогда, на балу юристов, – а потом ты бы шел за моим гробом рядом с президентом – нет, не шел, вышагивал и кивнул Вере Вормзер, которая вместе с детьми наблюдала бы за всем с трибуны… а теперь представь себе, Леон, с какими картинами в голове я прихожу домой и нахожу тебя перед моими письмами, чего ни разу не случалось за эти двадцать лет. Я не поверила своим глазам, но это уже была не игра воображения – ты обернулся совершенно чужим человеком: мужчина с двойной жизнью, муж другой женщины, кавалер-плут, думающий, что его никто не видит. Не знаю, сможешь ли ты простить, но в это мгновение будто молния меня ударила: он хочет после моей смерти заполучить мое состояние, мое богатство. Да, Леон, за моим письменным столом с выдвинутым ящиком ты выглядел точно так, как застигнутый на месте преступления подделыватель завещания, искатель наследства. Я еще не думала о том, чтобы написать завещание. Все будет принадлежать тебе! Молчи! Дай мне сказать все, все, все! После этого ты накажешь меня, как строгий исповедник. Пусть наказание будет ужасным! Ну, пойдешь один к Аните Ходжос, она до безумия в тебя влюблена, просто пожирает тебя глазами. Я буду терпеливо ждать дома и не стану к тебе приставать, потому что точно знаю, что не ты виноват в моих отвратительных фантазиях сегодняшнего дня, а одна я и письмо ни в чем не повинной дамы, – впрочем, неприятный у нее почерк. Отпетый негодяй не способен так… так… для этого нет слов… как женщина под никелевым шлемом парикмахера. При этом, думая о тебе, я вовсе не была в истерике, рассуждала вполне разумно. Ты должен меня понять: я знала, что ты не можешь вести двойную жизнь, что деньги тебя никогда не интересовали, что ты благороднейший человек и всеми признанный наставник юношества, что тебя чтит весь свет и ты возвышаешься надо мной. Но так же точно я знала, что ты, мой милый, мой любимый, – настоящий отравитель. Это не было ревностью, поверь мне, это нахлынуло на меня извне, как озарение. И тут я принесла тебе стакан воды и собственной рукой дала своему отравителю пирамидон, и сердце мое разрывалось от любви и отвращения, Леон, это правда, будто я сама себя испытывала… Ну вот, теперь я тебе во всем призналась. Не понимаю, что произошло со мной сегодня. Может быть, ты объяснишь?