Песнь Кали

– К мистеру Майклу Леонарду Чаттерджи. Он пришлет свою машину. Ты не хочешь спуститься на завтрак со мной и со своей дочерью?

Я что-то промычал, накрылся еще одной подушкой и опять заснул.

Мне показалось, что прошло минут пять, когда в комнату вошла Амрита с Викторией на руках. За ней шел с подносом официант в белом. Будильник показывал 10:28.

– Благодарю вас, – сказала Амрита.

Она опустила ребенка на ковер и дала официанту несколько рупий. Виктория захлопала в ладошки и откинула головку, чтобы посмотреть, как официант уходит. Амрита взяла поднос, поставила его на руку, поднесла кончик пальца к подбородку, одновременно грациозно присев в реверансе.

– Намасти и с добрым утром, сахиб. Руководство отеля желает вам чудесного и приятного дня, хотя, к сожалению, большая его часть уже прошла. Да-да-да.

Я уселся в кровати, а она обмахнула мои колени салфеткой и аккуратно поставила поднос. Затем она снова сделала реверанс и протянула руку ладонью вверх. Я бросил в ладонь веточку петрушки.

– Сдачу оставьте себе, – сказал я.

– О, благодарю вас, благодарю, великодушный сахиб, – пропела Амрита, одновременно пятясь с подобострастными поклонами. Засунув три пальца в рот, Виктория подозрительно смотрела на нас.

– По-моему, сегодня ты собиралась поохотиться на сари, – сказал я.

Амрита раздвинула тяжелые шторы, и я прищурился от серого света.

– Господи, – произнес я, – неужели это солнце? В Калькутте?

– Мы с Камахьей уже сходили за покупками. Очень неплохой магазин. И совсем недорогой.

– Что-нибудь подыскала?

– Да, конечно. Ткань принесут позже. Мы накупили много-много ярдов. Я истратила, наверное, весь твой аванс.

– Черт. – Я опустил глаза и скривился.

– Что такое, Бобби? Кофе холодный?

– Нет, кофе нормальный. Очень даже неплохой. Просто я сообразил, что упустил возможность снова увидеть Камахью. Черт возьми.

– Переживешь, – сказала Амрита, укладывая Викторию на кровать, чтобы переодеть.

Кофе действительно был хорошим, а в маленьком металлическом кофейнике оставалось еще. Открыв тарелку, я обнаружил на ней два яйца, гренки с маслом и…, о, чудо из чудес…, три кусочка настоящей грудинки.

– Фантастика, – сказал я. – Спасибо, маленькая.

– А, пустяки, – откликнулась Амрита. – Кухню, конечно, и не собирались открывать, но я сказала им, что это для знаменитого поэта из шестьсот двенадцатого номера. Поэт почти всю ночь обменивается байками с какими-то ребятами, а потом возвращается и при этом хихикает достаточно громко, чтобы разбудить жену и ребенка.

– Прости.

– О чем вы там говорили ночью? Ты что-то бормотал во сне, пока я тебя не пихнула.

– Прости, прости, прости.

Приладив Виктории новый подгузник, Амрита выбросила старый, снова подошла ко мне и присела на краешек кровати.

– А если серьезно, Бобби, с какими откровениями выступил Таинственный Незнакомец Кришны? Это реально существующий человек?

Я предложил ей ломтик гренки. Она отрицательно покачала головой, а потом взяла его у меня из пальцев и откусила кусочек.

– Ты точно хочешь услышать эту историю? – спросил я.

Амрита кивнула. Глотнув кофе, я решил опустить детали и начал рассказывать легким, слегка саркастическим тоном. Иногда прерывая рассказ, чтобы выразить свое отношение к некоторым местам повествования покачиванием головы или коротким замечанием, я умудрился уложить трехчасовой монолог Муктанандаджи меньше чем в десять минут.

– О Господи, – произнесла Амрита, когда я закончил. Она казалась расстроенной, даже встревоженной.

– В общем, в любом случае это было неплохим завершением моего первого дня в прекрасном городе Калькутте, – сказал я.

– Ты не испугался, Бобби?

– Помилуй Бог, нет. А почему я должен был испугаться, малышка? Волновался я лишь о том, чтобы вернуться в отель, сохранив при себе бумажник.

– Да, но…

Амрита умолкла, подошла к Виктории, сунула ей обратно в руку оброненную пустышку и вернулась к кровати.

– Я хочу сказать, что если за этим больше ничего нет, то тогда, Роберт, ты провел вечер с сумасшедшим. Жаль…, жаль, что я не была там, чтобы переводить.

– Я тоже жалею, – искренне признался я. – Насколько я понимаю, Муктанандаджи декламировал снова и снова Геттисбергскую речь Линкольна по-бенгальски, а Кришна тем временем сочинял страшилку.

– Значит, ты думаешь, что юноша рассказывал не правду?

– Не правду? – повторил я, хмуро уставившись на нее. – Что ты хочешь этим сказать? Оживающие трупы? Мертвые поэты, извлекаемые из речного ила? Но ведь М. Дас, дорогая, исчез восемь лет назад. Из него получился бы весьма несвежий зомби, верно?

– Нет, я не об этом, – сказала Амрита. Она улыбнулась, но улыбка получилась усталая. Я понял, что не надо было брать ее с собой. Я так волновался, что мне понадобится переводчик, кто-нибудь, кто поможет разобраться с местной культурой. Дубина.

– Я просто подумала, что юноше, возможно, казалось, что он рассказывает правду, – сказала она. – Вполне вероятно, что он пытался присоединиться к капаликам, или как они там называются. Он мог увидеть нечто, чего не понял.