Читаем Песнь моряка полностью

М4 – это дополнительная камера, установленная на кране в параллель с основной пленочной, она соединена с большими 70-миллиметровыми объективами и дублирует снимаемые ими кадры. Далее три камеры на жестяных плоскодонках – М5, М6 и М7. Затем вид на парковку, трибуны для зрителей и Главную улицу. Есть даже монитор, в котором виден весь город Куинак, сморщенный, но целиком в кадре. Можно предположить, что это широкоформатное изображение транслируется с одного из ооновских спутников, но нет, оно приходит с широкоугольного объектива, примотанного к верхушке большого яхтенного паруса. Объектив тоже защищен током.

Эта каюта – мечта вуайериста. Все важные сцены и локации, связанные с проектом «Шула», отмечены заплаткой на этом двойном изобразительном ряду, складываясь в непрерывный и самоткущийся электронный гобелен всего города. Стоп-кадры, увеличения и печать доступны по одному нажатию кнопки.


КРУПНЫЙ ПЛАН – ВОЗБУЖДЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК

КЛАРК Б. КЛАРК носится как ненормальный в секретарском кресле по этому гобелену, обихаживая, будто заботливый паук, паутину экранов, клавиатур и тумблеров. За его спиной на тренажере «Наутилус» висит вниз головой голый НИКОЛАС ЛЕВЕРТОВ, поднимает руками гири и дает инструкции:

– Тандемная съемка, пустая твоя голова, – экран шесть.

– Есть, капитан. Экран шесть на главный.


На большой экран запрыгивает новая картинка, очень размытая.

– Фокус, дурень! Фокус и резкость. Это же буйство. Это же вкусно. Сейчас, быстро, волшебство, лятский зам!

– Так точно, босс, – готов вкусный зам.

Кларк Б. никогда не видел такого Левертова. Все утро альбинос пребывал в своей обычной отрешенности, угрюмо разглядывал мониторы и висел вниз головой, как белесая летучая мышь. Левертов не любил появляться на съемочной площадке, когда Стюбинс разыгрывал там очередное явление Великого Режиссера. Он считал, что разврат скучен, даже если это спектакль для пиара. Зато когда здоровый дикий морской лев-бычина вдруг выскочил из загона и накинулся на дрессированного евнуха, интерес Левертова заметно возрос. Он бросил гири на мат, схватил полотенце и вытер с глаз пот – перевернутое ликование озарило его лицо. А когда зверь оторвал руку у привязанного к евнуху манекена, Левертов разразился даже некоторым подобием смеха. Похожим на блеяние злого козла. Кларк Б. Кларк служил оруженосцем Николаса Левертова уже много лет – с первых наметок для проекта «Шула/Куинак», – но никогда еще его начальник не издавал звуков, хоть отдаленно напоминавших эти.

– Теперь с крана, олух. Параллель к семидесяти миллиметрам. Быстро, быстро!

– Есть, капитан, – отозвался Кларк. – Есть кран.

Крутанувшись на стуле, он пощелкал клавиатурой. Главный экран затопило пеной меха, зубов и глаз.

– Слишком близко. Назад на одну треть.

Масса превратилась в большого морского льва. Он полностью вылез из воды и неистово извивался на дощатом настиле. Злобные попытки уничтожить дегенерата с куклой на спине затащили его животом на плот с камерой. Съежившийся в воде дегенерат плавал с другой стороны этой большой платформы, пытаясь спрятаться за лесами крана. Нырнуть он не мог из-за привязанной к хребту пенопластовой Шулы.

Плот почти полностью погрузился в воду под тяжестью дрессировщиков, укротителей и ассистентов, собравшихся на борту, дабы помешать расправе. Укротители и ассистенты сбились в неуверенный комок позади своего лидера – главного дрессировщика, узкоплечего человека в сизом ангорском свитере, с длинными вьющимися волосами и такой же бородой. Он осторожно приближался к разъяренному быку, церемонно выставив впереди себя телячий электрошокер. Вид у него был, словно он собрался не усмирять этого зверя, а посвящать в рыцари. Но морского льва не интересовали церемонии. Стоило дрессировщику подойти на рыцарскую дистанцию, как большой бык с невероятной яростью бросался вперед, плот кренился и дрессировщик с последователями, скользя и спотыкаясь, откатывались назад. После третьего такого броска дрессировщик плюхнулся задницей на мокрые доски. Он уронил электрошокер, и тот соскользнул за борт, шипя и искрясь. Дрессировщик сполз бы по скользким доскам вслед за дубинкой, если бы до него не дотянулся бдительный первый помощник. Дотянулся он своим электрошокером. Дрессировщик с помощником по-чирлидерски изогнулись назад, а крутящийся электрошокер взмыл в воздух, как жезл с помпоном. Перевернутый Левертов хохотал, пока хватало дыхания.

– А где звук, дурачок деревенский? Давай послушаем, что происходит…

Кларк Б. Кларк совсем забыл про звук, настолько захватило его веселье Левертова.

– Есть звук, сэр!

Он повернул ручку, и комнату наполнил усиленный рев разгрома… треск и плеск дерева о воду, оглушительный рык возмущенного морского льва, неубедительные угрозы других укротителей:

– Назад, дикая тварь… а ну назад, в воду, а то как вмажу шоком, будешь знать!

Затем, очень близко от камеры, рев даже громче, чем у морского льва:

– Током этого мерзавца, парни! Лови, хватай! Поглядим, из чего он сделан.

Перейти на страницу:

Все книги серии Большой роман

Я исповедуюсь
Я исповедуюсь

Впервые на русском языке роман выдающегося каталонского писателя Жауме Кабре «Я исповедуюсь». Книга переведена на двенадцать языков, а ее суммарный тираж приближается к полумиллиону экземпляров. Герой романа Адриа Ардевол, музыкант, знаток искусства, полиглот, пересматривает свою жизнь, прежде чем незримая метла одно за другим сметет из его памяти все события. Он вспоминает детство и любовную заботу няни Лолы, холодную и прагматичную мать, эрудита-отца с его загадочной судьбой. Наиболее ценным сокровищем принадлежавшего отцу антикварного магазина была старинная скрипка Сториони, на которой лежала тень давнего преступления. Однако оказывается, что история жизни Адриа несводима к нескольким десятилетиям, все началось много веков назад, в каталонском монастыре Сан-Пере дел Бургал, а звуки фантастически совершенной скрипки, созданной кремонским мастером, магически преображают людские судьбы. В итоге мир героя романа наводняют мрачные тайны и мистические загадки, на решение которых потребуются годы.

Жауме Кабре

Современная русская и зарубежная проза
Мои странные мысли
Мои странные мысли

Орхан Памук – известный турецкий писатель, обладатель многочисленных национальных и международных премий, в числе которых Нобелевская премия по литературе за «поиск души своего меланхолического города». Новый роман Памука «Мои странные мысли», над которым он работал последние шесть лет, возможно, самый «стамбульский» из всех. Его действие охватывает более сорока лет – с 1969 по 2012 год. Главный герой Мевлют работает на улицах Стамбула, наблюдая, как улицы наполняются новыми людьми, город обретает и теряет новые и старые здания, из Анатолии приезжают на заработки бедняки. На его глазах совершаются перевороты, власти сменяют друг друга, а Мевлют все бродит по улицам, зимними вечерами задаваясь вопросом, что же отличает его от других людей, почему его посещают странные мысли обо всем на свете и кто же на самом деле его возлюбленная, которой он пишет письма последние три года.Впервые на русском!

Орхан Памук

Современная русская и зарубежная проза
Ночное кино
Ночное кино

Культовый кинорежиссер Станислас Кордова не появлялся на публике больше тридцати лет. Вот уже четверть века его фильмы не выходили в широкий прокат, демонстрируясь лишь на тайных просмотрах, известных как «ночное кино».Для своих многочисленных фанатов он человек-загадка.Для журналиста Скотта Макгрэта – враг номер один.А для юной пианистки-виртуоза Александры – отец.Дождливой октябрьской ночью тело Александры находят на заброшенном манхэттенском складе. Полицейский вердикт гласит: самоубийство. И это отнюдь не первая смерть в истории семьи Кордовы – династии, на которую будто наложено проклятие.Макгрэт уверен, что это не просто совпадение. Влекомый жаждой мести и ненасытной тягой к истине, он оказывается втянут в зыбкий, гипнотический мир, где все чего-то боятся и всё не то, чем кажется.Когда-то Макгрэт уже пытался вывести Кордову на чистую воду – и поплатился за это рухнувшей карьерой, расстроившимся браком. Теперь же он рискует самим рассудком.Впервые на русском – своего рода римейк культовой «Киномании» Теодора Рошака, будто вышедший из-под коллективного пера Стивена Кинга, Гиллиан Флинн и Стига Ларссона.

Мариша Пессл

Детективы / Прочие Детективы / Триллеры

Похожие книги

Лавка чудес
Лавка чудес

«Когда все дружным хором говорят «да», я говорю – «нет». Таким уж уродился», – писал о себе Жоржи Амаду и вряд ли кривил душой. Кто лжет, тот не может быть свободным, а именно этим качеством – собственной свободой – бразильский эпикуреец дорожил больше всего. У него было множество титулов и званий, но самое главное звучало так: «литературный Пеле». И это в Бразилии высшая награда.Жоржи Амаду написал около 30 романов, которые были переведены на 50 языков. По его книгам поставлено более 30 фильмов, и даже популярные во всем мире бразильские сериалы начинались тоже с его героев.«Лавкой чудес» назвал Амаду один из самых значительных своих романов, «лавкой чудес» была и вся его жизнь. Роман написан в жанре магического реализма, и появился он раньше самого известного произведения в этом жанре – «Сто лет одиночества» Габриэля Гарсиа Маркеса.

Жоржи Амаду

Классическая проза ХX века
Цирк
Цирк

Перед нами захолустный городок Лас Кальдас – неподвижный и затхлый мирок, сплетни и развлечения, неистовая скука, нагоняющая на старших сонную одурь и толкающая молодежь на бессмысленные и жестокие выходки. Действие романа охватывает всего два ноябрьских дня – канун праздника святого Сатурнино, покровителя Лас Кальдаса, и самый праздник.Жизнь идет заведенным порядком: дамы готовятся к торжественному открытию новой богадельни, дон Хулио сватается к учительнице Селии, которая ему в дочери годится; Селия, влюбленная в Атилу – юношу из бедняцкого квартала, ищет встречи с ним, Атила же вместе со своим другом, по-собачьи преданным ему Пабло, подготавливает ограбление дона Хулио, чтобы бежать за границу с сеньоритой Хуаной Олано, ставшей его любовницей… А жена художника Уты, осаждаемая кредиторами Элиса, ждет не дождется мужа, приславшего из Мадрида загадочную телеграмму: «Опасный убийца продвигается к Лас Кальдасу»…

Хуан Гойтисоло

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века