Песнь моряка

– Ну и правильно. – Айк тоже видел в этом свои плюсы. – Пусть пианист танцует.

Айк готов был признать, что и сам почти дозрел до танцев. Так бывает, когда благородное безнадежное дело искренне признается проигранным и через исповедальное окно этого признания в человека, словно компенсация, врывается поток безрассудной энергии. Из этой компенсации надо выжать как можно больше.

Все трое вышли на палубу и, развалясь в шезлонгах с подветренной стороны рулевой рубки, разделили между собой оставленную Стюбинсом бутылку ирландского и крошечного ягненка Далла, которого Кармоди выменял еще весной и прокоптил под прессом. Мясо было нежным, сочным и до неприличия сладким, словно плавленый сыр Старого Норвежца, его точно так же можно было резать крекерами. «Бушмиллс» – еще более неприлично вкусным. Айку приходилось постоянно напоминать самому себе не налегать на оба соблазна. Отступить сейчас было легко, но он знал, что по возвращении в Куинак непременно ввяжется в неприятное дело. Он еще не понимал, что это за дело и как он будет с ним разбираться, но уже согласился: если что-то надо делать, значит это надо делать. Он и сам в некотором смысле шел на автопилоте. Едва увидев предательский красный кегельный шар, он понял, что последние надежды отброшены и что его подозрения насчет Левертова не были простой фантазией. Нет, это говно настоящее. Кегли расставлены и повалены. Ситуация развилась и почти замкнулась в самоблокирующийся замок: ни отвернуться, ни уклониться невозможно. К счастью, для таких случаев у него имелась собственная программа разблокировки. Оставалось ее включить. Программа, понятно, устарела, но этому древнему чипу еще можно доверять, он выведет его к нужной позиции и нужным действиям при самом худшем раскладе.

Лодка везла их по вялому тусклому морю. Длинная грязно-синяя рябь тащилась от Алеутов. Она казалась вялой и безжизненной, как мокрые волосы старой ирландской рыбачки, пропущенные сквозь семейный гребень. Айк подумал было поделиться этим кельтским образом с Кармоди – просто поддержать разговор, – но потом промолчал. Болтать не хотелось.

Все трое погрузились в собственные мысли. Айк знал, что размышления его друзей склоняются в ту же сторону, что и его: они идут домой, где их ждет неприятное дело. Кармоди ждал все тот же запутанный клубок, в который он превратил свою береговую жизнь: две рыбы у него сейчас на леске или ни одной? Или его самого поймали на два крючка за хвост и за жабры? Грир никак не мог примириться с тем, что означает этот жуткий призрак, которого они вытащили из глубин. Воа! Он означает, что надо расстаться со столькими приятными вещами у себя в голове! Он означает, что за дымным джинном, что влетел в его город со своим волшебным чайником и бездонным рогом изобилия, не стоят «нормальные ребята», как он всех убеждал, – за ним стоят ненормальные сволочи, и теперь лично он, Эмиль Грир, весьма вероятно, находится в начале списка нормальных ребят, к которым у этого злого джинна и его ненормальных имеются претензии. Мм! В равной степени его пугало то, что его главный брат по духу и сосед по трейлеру направляется сейчас в город с намерением всерьез сцепиться с этим джинном. Гриру уже приходилось видеть на лице Айзека это на все согласное выражение – оно предвещало решительные действия. Могут понадобиться проворные ноги. Потому он предусмотрительно поднял руку, когда Кармоди в очередной раз протянул бутылку.

– Я уже почти готов, Карм. Надо бы поберечь ясность в мозгах. А то напьюсь, и меня из нее вынесет.

Айк продолжал пить, чтобы его туда внесло. Вид раздутой куклы на дне невода заставил его признать неизбежность определенных действий, а опыт говорил, что действия в подобных ситуациях бывают лишь двух типов: сцепиться с ублюдками всерьез или отступить и выждать. Серьезная драка обычно лучше, но должно хватить куража. И смазки. Так что, когда бутылка пришла к нему опять, он сделал большой взвешенный глоток.

– Иногда, – он безрассудно ухмыльнулся Гриру, – храбрость полезнее ясности.