Читаем Песнь моряка полностью

Айк уверил врача, что с ним все в порядке, доехал до дома и оставил машину под мимозой. Вошел внутрь и сел за столик для завтрака. За окном было мутно в этот час, но он не стал зажигать свет. Муть – это здорово. Когда глаза настроились, он рассмотрел на краю стола маленькую трубочку Джинни; зажег свечу и прикурил. Один косяк, больше не надо. С ним так всегда. Один косяк чего угодно – и он улетал, как тобоган через край. Сигаретная затяжка работала не хуже этой вонючей трубки. Он всегда понимал, что только из-за этого ни разу ни на что не подсел. Одного косяка достаточно.

Когда он открыл глаза, он увидел на столе рядом со свечой раскрытую книгу. Наверное, ее читала Джинни перед тем, как ее отвлекли. Он думал, Библия, но оказалось, сборник стихов с закладкой на строчках Эрнесто Карденаля[42]. Южноамериканский поэт, подумал Айк. Прошлый век. Мелкий шрифт. Постепенно он разобрал слова:

Вчера я пришел в супермаркет и увидал пустые полки;почти совсем пустые; и мне стало немногогрустно от вида этих пустых полок,но гораздо больше радостно от людского благородства,ясно видимого на этих пустых полках…такую цену мы платим – маленькая нация, что боретсяпротив Колосса, и я вижу, как эти пустые полкиполны героизма

Он поднял голову от страницы. Грусть пустых полок. Благородство и героизм пустых полок. Он вспомнил, как смотрел в новостях Марш Матерей в Сакраменто: тысячи женщин несли на головах ведра, кувшины и горшки с водопроводной водой из Центральных равнин. Они растянулись на многие мили вдоль обочины хайвея, босые, окровавленные, словно кающиеся грешницы Средневековья, со своим водяным подношением законодателям штата. Они несли всего один плакат: «Если она такая чистая – пейте». Этого оказалось достаточно, чтобы арестовать их за незаконную демонстрацию на транспортной магистрали. Их затаскивали в автобусы. Ни один из сардонических даров воды не прошел десяти миль до Сакраменто; ведра, кувшины и глиняные горшки остались высыхать в заросших травой придорожных канавах. Героизм пустоты. Два года назад, когда Айк смотрел новости, он жалел этих женщин. Сейчас ему было перед ними стыдно.

В трейлере стало слишком темно, чтобы читать дальше, а свеча горела слишком неровно. Он ушел в спальню и лег на незастеленную кровать с водяным матрасом, прямо в одежде, веки сжаты. Постель окутала его стыд, темная, как котомка, мягкая, как облако. Ничего удивительного, что он всегда отворачивался от этого окуляра. Всегда боялся, что случайная жертва, которую он там найдет, будет завернута в звездно-полосатый флаг – в дешевую, лживую, грязную тряпку, сшитую в Корее. Что сквозь увеличительную линзу он увидит прорехи на ткани этого знамени, признаки необратимого распада. Должно быть, в замысловатую формулу основ и утков на корейской флаговой фабрике закралась ошибка. Или ее подсадили туда специально, как вирус-рекомбинант. Неудивительно, что человеку неохота наклоняться и всматриваться, – ведь распадается твой флаг, тот, за который ты сражался. В который вкладывал. Сбережения всей жизни. Неудивительно, что ты не захочешь видеть, как расползаются прорехи, с каждым месяцем все явственнее. Случаев детского рака в Макфарланде на четыреста процентов больше среднего, например. Он вспомнил, как читал эту статистику, последняя страница, одна колонка. Связь, разумеется, не доказана. Не доказана? Что за бред, мы все слепые? Из окрестностей Макфарланда в больницу Фресно детей возят столько, что родители составляют расписание. Расписание! Вода укачала, облако забрало его к себе, и он уснул. Проснувшись в семь утра, сел за стол, выпил кофе, съел кекс и поехал в ангар, как обычно. Диспетчер велел ему брать выходной и отдыхать, Христа ради, но Айк уговорил его разрешить работать.

– Мне сказали в больнице, что будет лучше, если я займусь своими делами. Мне нужно летать, Скип. Я буду медленно. Не волнуйся. Сходи в офис, скажи им, что я буду готов к полуденному вылету.

Диспетчер ушел, пожав плечами, Айк сел на крутящийся стул и уставился на разложенные листы с расписанием. Пилоты заглядывали по пути на поле, бормотали сочувственные слова. Он кивал и говорил, что с ним все нормально, он их догонит. Скоро.

Перейти на страницу:

Все книги серии Большой роман

Я исповедуюсь
Я исповедуюсь

Впервые на русском языке роман выдающегося каталонского писателя Жауме Кабре «Я исповедуюсь». Книга переведена на двенадцать языков, а ее суммарный тираж приближается к полумиллиону экземпляров. Герой романа Адриа Ардевол, музыкант, знаток искусства, полиглот, пересматривает свою жизнь, прежде чем незримая метла одно за другим сметет из его памяти все события. Он вспоминает детство и любовную заботу няни Лолы, холодную и прагматичную мать, эрудита-отца с его загадочной судьбой. Наиболее ценным сокровищем принадлежавшего отцу антикварного магазина была старинная скрипка Сториони, на которой лежала тень давнего преступления. Однако оказывается, что история жизни Адриа несводима к нескольким десятилетиям, все началось много веков назад, в каталонском монастыре Сан-Пере дел Бургал, а звуки фантастически совершенной скрипки, созданной кремонским мастером, магически преображают людские судьбы. В итоге мир героя романа наводняют мрачные тайны и мистические загадки, на решение которых потребуются годы.

Жауме Кабре

Современная русская и зарубежная проза
Мои странные мысли
Мои странные мысли

Орхан Памук – известный турецкий писатель, обладатель многочисленных национальных и международных премий, в числе которых Нобелевская премия по литературе за «поиск души своего меланхолического города». Новый роман Памука «Мои странные мысли», над которым он работал последние шесть лет, возможно, самый «стамбульский» из всех. Его действие охватывает более сорока лет – с 1969 по 2012 год. Главный герой Мевлют работает на улицах Стамбула, наблюдая, как улицы наполняются новыми людьми, город обретает и теряет новые и старые здания, из Анатолии приезжают на заработки бедняки. На его глазах совершаются перевороты, власти сменяют друг друга, а Мевлют все бродит по улицам, зимними вечерами задаваясь вопросом, что же отличает его от других людей, почему его посещают странные мысли обо всем на свете и кто же на самом деле его возлюбленная, которой он пишет письма последние три года.Впервые на русском!

Орхан Памук

Современная русская и зарубежная проза
Ночное кино
Ночное кино

Культовый кинорежиссер Станислас Кордова не появлялся на публике больше тридцати лет. Вот уже четверть века его фильмы не выходили в широкий прокат, демонстрируясь лишь на тайных просмотрах, известных как «ночное кино».Для своих многочисленных фанатов он человек-загадка.Для журналиста Скотта Макгрэта – враг номер один.А для юной пианистки-виртуоза Александры – отец.Дождливой октябрьской ночью тело Александры находят на заброшенном манхэттенском складе. Полицейский вердикт гласит: самоубийство. И это отнюдь не первая смерть в истории семьи Кордовы – династии, на которую будто наложено проклятие.Макгрэт уверен, что это не просто совпадение. Влекомый жаждой мести и ненасытной тягой к истине, он оказывается втянут в зыбкий, гипнотический мир, где все чего-то боятся и всё не то, чем кажется.Когда-то Макгрэт уже пытался вывести Кордову на чистую воду – и поплатился за это рухнувшей карьерой, расстроившимся браком. Теперь же он рискует самим рассудком.Впервые на русском – своего рода римейк культовой «Киномании» Теодора Рошака, будто вышедший из-под коллективного пера Стивена Кинга, Гиллиан Флинн и Стига Ларссона.

Мариша Пессл

Детективы / Прочие Детективы / Триллеры

Похожие книги

Лавка чудес
Лавка чудес

«Когда все дружным хором говорят «да», я говорю – «нет». Таким уж уродился», – писал о себе Жоржи Амаду и вряд ли кривил душой. Кто лжет, тот не может быть свободным, а именно этим качеством – собственной свободой – бразильский эпикуреец дорожил больше всего. У него было множество титулов и званий, но самое главное звучало так: «литературный Пеле». И это в Бразилии высшая награда.Жоржи Амаду написал около 30 романов, которые были переведены на 50 языков. По его книгам поставлено более 30 фильмов, и даже популярные во всем мире бразильские сериалы начинались тоже с его героев.«Лавкой чудес» назвал Амаду один из самых значительных своих романов, «лавкой чудес» была и вся его жизнь. Роман написан в жанре магического реализма, и появился он раньше самого известного произведения в этом жанре – «Сто лет одиночества» Габриэля Гарсиа Маркеса.

Жоржи Амаду

Классическая проза ХX века
Цирк
Цирк

Перед нами захолустный городок Лас Кальдас – неподвижный и затхлый мирок, сплетни и развлечения, неистовая скука, нагоняющая на старших сонную одурь и толкающая молодежь на бессмысленные и жестокие выходки. Действие романа охватывает всего два ноябрьских дня – канун праздника святого Сатурнино, покровителя Лас Кальдаса, и самый праздник.Жизнь идет заведенным порядком: дамы готовятся к торжественному открытию новой богадельни, дон Хулио сватается к учительнице Селии, которая ему в дочери годится; Селия, влюбленная в Атилу – юношу из бедняцкого квартала, ищет встречи с ним, Атила же вместе со своим другом, по-собачьи преданным ему Пабло, подготавливает ограбление дона Хулио, чтобы бежать за границу с сеньоритой Хуаной Олано, ставшей его любовницей… А жена художника Уты, осаждаемая кредиторами Элиса, ждет не дождется мужа, приславшего из Мадрида загадочную телеграмму: «Опасный убийца продвигается к Лас Кальдасу»…

Хуан Гойтисоло

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века