– А за каким хреном этот идиот поставил свою дерьмовочку так близко к насосу?
– Близко? Я бы не сказала, что близко. Сегодня утром между этой моторкой и тем насосом вошел на всех парах контейнеровоз размером с футбольное поле, и хоть бы хны.
– Я был по серьезу неукомплектован, – запротестовал Кармоди.
– Ты был по-глупому самоуверен, вот и все. Доброе утро, ребята. Я Виллимина Хардести. – Она протянула им большую розовую руку, шершавую, как риф. – Меня все знают как Вольную Вилли из Вако, но вы, ребята, можете звать меня просто Вилли. На это выпендрежное хай-тек-корыто меня наняли главным программером.
– Хо! – Теперь для Кармоди настала очередь фыркать. – Главный программер. Как тебе это нравится, Айк? Стал бы я нанимать на службу главного программера? Особенно главного программера с таким именем, гнхе-хе-хе…
Айк пожал протянутую руку и представил ей троих своих друзей. Арчи вспыхнул. Грир поцеловал Виллимине костяшки и сказал что-то по-французски. Билли что-то буркнул в обмотанный полотенцами железный чемоданчик, служивший ему подушкой. Арчи начал было объяснять что-то насчет состояния позвоночника мистера Беллизариуса, но женщина сказала: ой, они всё знают – дерзкий и захватывающий побег этой команды на железнодорожной дрезине обсуждали во всех барах
– Точно, – добавил Кармоди. – В подробностях. А теперь положите его на палубу и давайте отчаливать, трепаться можно потом. – Он нахмурился, увидев в руках у Арчи два больших сетчатых мешка. – Это что за хрень?
– В одном мешке – вино. – Арчи пожал плечами.
– Это я вижу, – сказал Кармоди. – Полезный груз. А во втором?
– Книги, – ответил Арчи.
– Нахрен, Каллиган, вижу, что книги. Ты записался на курсы самообразования?
– Это книги Кальмара, мистер Кармоди. Вы ж знаете, я не читаю. Мистер Беллизариус заставил нас взять их в библиотеке колледжа Джуны. Это все
– Вот из-за чего вы столько болтались. Боже, люби дундуков. Ладно, только убери это дерьмище из-под
Они благополучно отчалили, но прямо к дому не пошли. К удивлению Айзека, как только Джуно скрылся из виду, Кармоди повернул железный нос влево, на юг, обратно ко Внутреннему проходу, то есть туда, откуда пришел.
– Отклоняемся, чтобы запутать погоню, – прокричал он объяснения с верхнего мостика.
После чего скомандовал женщине проложить курс вокруг Адмиралтейского острова, потом на север, к проливу Чатам, что замкнет кольцо и приведет их почти в ту же точку, из которой они начали свое так называемое отклонение. Когда Айк сказал это вслух, старик признался, что на самом деле хочет обогнуть Адмиралтейский: там, на берегу, можно посмотреть на медведей, а то и уложить кого из нового транквильного ружья. Полчаса спустя Айк случайно подслушал, как Кармоди сказал Гриру, что на самом деле хочет показать Ангун этой Техасской Тутси. Торчит здесь уже три года, добавил он, и до сих пор не видала аутентичной индейской деревни. На следующий день, когда они заползали на минимальной автоматической скорости в пролив, Кармоди говорил самой Техасской Тутси, что на самом деле давно мечтает о каком-то легендарном морском осетре, который, говорят, болтается в тине около Хуны, и это слышали уже все. В эту минуту Айк окончательно осознал, что на самом деле старый мореман хочет попасть домой как можно позже.
Айка устраивало. Он и раньше не особенно спешил, если предстояло иметь какие угодно дела с Алисой, а сейчас у него были дурные предчувствия из-за триумфального возвращения ее блудного сына. Чем не удовольствие – неторопливо плыть по тихому каналу, сидеть в шезлонге, словно турист в десятидневном круизе, потягивая вино, поигрывая в спит и обозревая береговую линию. Время от времени они откладывали карты и забрасывали с кормы спиннинги с блестящими поплавками… вот до чего медленным был их круиз. Кармоди лично отбирал, что они будут есть – случайного местного кижуча, редкую нерку с ее неоновым мясом, – а мелочь выбрасывал за борт. Или продавал на сторону мелким пиратским плавзаводикам, мигавшим специальным кодом из бухт и расщелин.
Так они плыли, играли в покер, травили байки, а Кармоди пел. По вечерам среди грязной посуды на камбузе он напевал старые любовные песни, словно юный пастушок, ублажающий серенадами слух своей дамы. Мелодии Жестяного переулка[53]
, музыку шестидесятых, даже нью-эйджевые баллады. Но сгущалась ночь, пустели бутылки, и он всякий раз возвращался к традициям Старого Света и, наконец, к своей теме: «О, злой колючий куст…» Мелодия была вездесущей настолько, что Айку уже казалось, будто она сидит у него в голове с того самого мига, когда он был разбужен от мирного сна куинакской кошкой.