Песнь о крестовом походе против альбигойцев

«Все — тлен и прах! — вскричал Монфор. — Казалось, путь мой прям.
Я ждал, что скоро весь Прованс падет к моим ногам
И будет слову моему подвластно все кругом,
Врагов и недругов своих, им учинив разгром,
5 Я силой к Богу приведу, коль не пойдут добром.
Во имя Церкви пресвятой и тех, кто ходит в храм,
Я б мирно краем управлял, дав бой еретикам,
А ныне думать не могу о близком дне таком
И мнится — я во власти чар, во сне ли колдовском,
10 И мне тех чар не одолеть ни словом, ни клинком.
Нежданно грянула беда, как в ясном небе — гром.
Я шел к победе напрямик, не сомневаясь в том,
Что мы — ни я, ни граф Раймон — оружье не скрестим;
Я был уверен, что Раймон, своей звездой храним,
15 Нашел приют у сарацин[637]

, сей край оставив нам.Но граф лишь с горсткою людей на радость крикунам
Столицу края захватил и утвердился там.
Не думал я, что на меня насядут всем гуртом
Файдиты и еретики! Когда б, клянусь Христом,
20 Со всей Испании дары несли сюда мешком
И, земли мавров получив, я стал бы королем,
И то, подарки и дары презрев как жалкий хлам,
Сказал бы я, что никому Тулузу не отдам».
«О граф! — воскликнул кардинал. — Я, слава небесам,
25 Во имя истины святой к вам послан. Коль словам
Моим вы верите, сеньор, то мы не покривим
Душой, признав: судьбу страны решать не нам одним.
Фолькет-епископ в Иль-де-Франс поедет[638] завтра днем,
Прелат напомнит королю о слове золотом,
30 О клятвах, твердых как гранит, и о Кресте святом.
Супруга ваша вслед за ним, коль мы того хотим,
Пусть также следует в Париж, спеша к своим родным,
И, с ними заключив союз, Керси подарит им[639].
Я сам, и дня не потеряв, пошлю посланье в Рим,
35 Чтоб Папа, мудрый и святой, велел гонцам своим
Трубить священную войну, ведь повод столь весом,
Что если те, из-за кого все в мире кверху дном,
Нам не уступят, то и мы, ведя борьбу со Злом,
В Тулузу волей короля войдем[640] — и поделом.
40 К священной цели паладин идет и по телам,
Святой Георгий[641] рядом с ним под сенью орифламм!»
«Пора, — сказал примас Фолькет, — дать бой бунтовщикам,
И я отправлюсь в дальний край, коль то угодно вам,
И в час, когда цветут сады под небом голубым,
45 Сюда паломники придут с оружьем боевым.
Француз и житель Пуату, родной покинув дом,
В свой срок пришпорят скакуна или пойдут пешком.
Бойцами Оша и Анжу мы войско укрепим,
Нам не откажут ни сеньор, ни рыцарь-пилигрим,
50 Помогут все, кого ни взять, деньгами и добром.
Клянусь, что будут те полки столь велики числом,
Что всех тулузских горожан мы на измор возьмем,
Зерна на мельнице смолоть и то им не дадим
И не отступим до тех пор, пока не победим».
55 «Сия осада, — молвил Юк, — дается нам с трудом,
Не знаю, прав я или нет, но довод мой весом:
Боюсь, что сам святой Сернен[642] с небесным войском всем
Тулузцев хочет защитить от бедствий!» Между тем,
Едва лишь солнце поднялось, блеснув своим лучом,
60 Графиня, рядом с ней — примас, чей лик под клобуком,
За ними — рыцари в броне и на конях верхом,
Отправились в далекий путь, спеша в Париж тайком.
Скажу, что много есть препон на том пути лесном,
Но вам, сеньоры, я хочу поведать об ином
65 И рассказать, оставив весть грядущим временам,
О тех, кто край свой не отдаст заезжим господам:
О славном рыцаре Комменж, об Оте молодом
И о Далмате, в злом бою идущем напролом.
Умолкли речи, отзвучав. Настал черед делам.
70 Комменж отправился в Гасконь, чтоб отомстить врагам
И у Жориса[643] побывать, идет молва о ком.
А тот, кто верность доказал, со страхом не знаком,
Кто честь и право отстоять сумел в бою лихом,
В те дни исколесил весь край, стремясь мукой, зерном
75 Свой город загодя снабдить, чтоб не жалеть потом.
Но что за диво? Странный сад встает то тут, то там;
Там, в Монтолью, цветы цветут[644], однако к тем цветам
Пчела за медом не слетит, нацелясь хоботком:
Сочатся кровью те цветы на теле на людском.
80 И души, грех свой искупив, отягчены ль грехом,
Вновь заселяют рай и ад, покинув сей содом.
Сказал Монфор: «За этот сброд я и гроша не дам!»
Но едет сам сеньор Пельфор[645] по рощам и лугам,
В Тулузу устремляет путь, как лодка — к берегам.
85 Встречал Пельфора весь народ. И, как ни с кем другим,
Любезен был Тулузский граф с ним, гостем дорогим,
И вторил барабанный бой и трубам, и рогам.
Но словно вымер стан врага. Прервался счет боям
До Пасхи[646], до весны.