Песнь о крестовом походе против альбигойцев

Взяв прах сеньора своего, вернулись в Каркассонн
Попы и рыцари Креста. И граф был погребен
В соборе под большой плитой[720]

. Будь кто из вас ученИ вздумай надпись[721] ту прочесть, которой граф почтен,
5 Узнал бы этот грамотей, что граф Монфор причтен
К святым, что, стало быть, в раю вкусит блаженство он.
Сторицей Бог ему воздаст, как было испокон,
И за мученья наградит короной из корон[722].
В том нет сомненья ни на грош у клира и мирян,
10 Ведь если кто-то лил рекой кровь добрых христиан
И лживым словом обольщал, и Зло возвел на трон,
И сея семена вражды, нанес Добру урон,
И если Рыцарство и Честь унизил сей тиран,
Детей и женщин не щадил, пятная честь и сан,
15 И все же Церковью самой был избран и спасен,
То ясно, сколь святую жизнь он прожил в мире сем!
Так пусть же Боже Иисус, пресветлой Девы сын,
Что принял муку на кресте, низринув спесь с вершин,
Погибнуть разуму не даст, что ныне сокрушен,
20 И выше злобы и вражды поставит свой Закон.
Ведь снова рыцари Креста, придав копью наклон,
Ведут с Тулузой ратный спор, грозя со всех сторон,
И разгорается пожар, Симоном разожжен.
Его наследник Амори, встав во главе дружин,
25 Своим баронам говорит: «Сеньоры! Я один
Остался, ибо мой отец погиб у тех куртин,
Где взяли власть бунтовщики, что злее сарацин.
И я прошу вас мне помочь, поскольку есть резон».
«О граф! — воскликнул кардинал. — Скажу, что враг силен,
30 И надо замки укрепить, усилив гарнизон,
И каждый замок превратить в оплот и бастион.
Фолькет же пусть спешит в Париж. Он там, я убежден,
Для Церкви рать у короля получит без препон:
И в мае будущем, едва просушит солнце склон,
35 В Тулузу двинутся войска под колокольный звон.
Все встав под стяги короля, одев железом стан,
Такую здесь начнут резню, что задрожит смутьян
И будет город вековой с лица земли сметен.
Я донесенье в Рим пошлю. В смятенье приведен,
40 Узнает из того письма владыка христиан,
Что нужно Церковь защитить, чтоб не попасть в капкан,
Поскольку днесь пугают нас цвета чужих знамен,
Ведь ныне, сколько ни гляди на скорбный небосклон,
На нем уж нету той звезды, кем был для нас Симон.
45 В письме я Папе напишу, что враг свиреп и рьян,
Что мы не в силах усмирить тулузских горожан,
Столь те упорствуют во лжи. Забыв детей и жен,
Тулузцы город свой хранят, что нами окружен.
Я их пред Папой очерню! И Папа, разъярен,
50 Прикажет пастырям своим не покидать амвон
И проповедовать войну, на кою каждый зван,
Свои начистив языки, как будто медный чан,
Чтоб победить еретиков. Та речь до дальних стран
Дойдет, сердца воспламенит. Всяк рыцарь и виллан
55 В крестовый двинется поход[723], отвагой наделен.
К июню всадники в броне заполнят дол и склон[724],
Их будет столько, что не счесть ни седел, ни попон,
Не хватит снеди прокормить сей ратный Вавилон.
Когда же город будет взят, как то гласит наш план,
60 Клянусь, никто и никогда не даст гнилой каштан
За тех, кто смел перечить нам, забыв покой и сон».
«Коль буду я, — сказал Фолькет, — доверьем облечен,
За дело с радостью примусь, притом не без причин.
Мне странно видеть, что Христос, наш Царь и Господин,
65 Отринул верного слугу, что не для зла рожден:
Когда толпою горожан убит был граф Симон,
Господь о лучшем из сынов не вспомнил и в помин,
Не уничтожил в тот же миг источник злых кручин
И даже то не показал, сколь тяжко огорчен.
Не так ведут себя отцы с начала всех времен!
70 И если худших любит Бог, а лучших гонит вон,
Себя мы сами защитим, сойдясь для оборон.
Пора все бросить на весы, отринув прах и тлен:
Коль ускользнут еретики, таясь за камнем стен,
От мести, коль себе найдут защиту и притин,
75 Покоя Церкви не видать, сколь ни пройдет годин».
«Друзья, за дело! — молвил граф. — И каждый паладин,
Что жизнью жертвовать готов, мной будет награжден».
Но так сеньору Амори ответил Суассон:
«Нет, с вами мне не по пути! Я покидаю стан,
80 Где каждый злобою объят и спесью обуян.
Какая польза от того, что мы в крови от ран?
Не лучше ль, мудрость проявив, вложить стрелу в колчан,
Чтоб к милосердию сердцам путь был бы облегчен.
Смягчись сегодня Церковь-мать — и мир придет в Нарбонн!
85 Но если, злобою объят и гневом ослеплен,
Клир к рекам крови призовет, проливши пота жбан,
То Милосердием самим отпор вам будет дан».
«Я лучше захлебнусь в крови, — рек кардинал Бертран, —
Из кожи собственной своей дам сделать барабан,
90 Чем буду каяться потом, мой дорогой барон,
Что не был вовремя убит мятежный граф Раймон.
Мы с корнем вырвем через год все всходы злых семян:[725]
Француз и житель Пуату, бойцы из многих стран
Такую здесь начнут резню, раскрыв шелка знамен,
95 Что даже ангелы в раю сдержать не смогут стон».
Рек Суассон: «Пусть сам Господь возвысит правый стан».
Французский лагерь опустел, скажу вам не в обман.
Файдиты, прославляя честь, прошли как ураган
По краю, ибо час настал нести врагу урон.
100 Тулузы юный господин, чьим светом озарен
Весь мир, все души и сердца, как солнцем — зелень крон,
С дружиной двинулся в Клерак, затем на Эгийон,
Чтоб следом захватить Марманд[726], взяв замок и донжон.
Настали злые времена для гордых парижан...
105 А где же сам Бернар Комменж? Он ищет в битве шанс,
Дабы владенья возвратить, которых был лишен.
Французы грабили тот край как стая злых ворон,
Страх Божий позабыв.