Песнь о крестовом походе против альбигойцев

Любимый герой Анонима — юный граф Раймон VII; о нем он пишет с восторгом и восхищением. Раймон VII — законный наследник и владелец окситанских земель, поэтому на призыв Папы договориться с Монфором он заявляет: «Клянусь, один из нас умрет — я или граф Симон» (лесса 152, ст. 56). Интересно, что таким же гордым и непреклонным предстает Раймон VII и в тенсоне[837] Ги де Каваллона, где на вопрос поэта, хочет ли он получить свои владения миром, из рук Папы, или же завоевать, как подобает рыцарю, Раймон отвечает, что ему милее путь рыцарской доблести: «<...> mais amaria conquerre pretz et valor»[838]. Раймон VII и все его войско сражаются за высшие нравственные ценности — Благородство (Paratge), Достоинство (Pretz), Доблесть (Valor), Законность (Lialtatz). В тексте Анонима отвлеченные понятия персонифицируются, приобретают, по словам М.Б. Мейлаха, «способность непосредственно восстанавливать в сознании аудитории элементы реальности, которой они призваны соответствовать» (Мейлах 1975: 90). Персонификация этических понятий служит высшей идее, которая, как характерно для эпоса, не связана с идеей религиозной, а подчинена исключительно идее национальной:

И я хочу лишь одного: гоня Гордыню вон,
Вновь край родимый обрести, восстановить Закон.

(Лесса 152, ст. 58—59)

Битва Раймонденов с Монфором представлена как битва Добра и Зла:

Коль спор ведут Добро и Зло, понятен их разлад.
Кольцом Тулузу окружив, Гордыня точит яд.

(Лесса 185, ст. 1—2)

Правота, по мнению поэта, на стороне графов Тулузских, они являются сеньорами края по Праву, по Закону, а Монфор — сеньор незаконный, он захватил земли силой и обманом:

Пускай возвысился Обман, заткнув Закону рот,
Не вечно властвовать ему, возмездие грядет,
Пусть ныне Рыцарство и Честь унизил наглый сброд,
Но расцветает вновь цветок и семя плод дает.
И вот наследник молодой с Монфором спор ведет
За край, за вотчину свою, за весь свой древний род...

(Лесса 160, ст. 3—8)

Аллегорические образы Чести, Достоинства, Доблести, Мужества, Милосердия — неотъемлемых качеств истинного рыцаря — характерны как для куртуазной, так и для эпической поэзии. В первой части «Песни» рыцарей, обладающих таковыми достоинствами, помимо Монфора, не много, но ее с полным правом можно назвать песней именно во славу рыцарства. Для Анонима же благородные идеалы — это прежде всего идеалы всего окситанского общества, единодушного в своем отпоре захватчикам. Особенно ярко это единодушие показано в эпизоде строительства укреплений для обороны Тулузы:

Клянусь, никто и никогда доселе не знавал
Столь много рыцарей и дам, торговцев и менял,
Из коих каждый столько сил работе отдавал. <...>
А ночью жители несли дозор и караул,
Повсюду факелы зажглись, был слышен шум и гул,
Трезвон и барабанный бой. В ту ночь никто не спал,
Плясали девушки вокруг, на лютне паж играл,
И был сей праздник для души похож на карнавал.
И граф Тулузский в эту ночь глаз так и не сомкнул...

(Лесса 183, ст. 69 и сл.)

В суровых описаниях сражений Аноним отчасти следует за трубадуром Бертраном де Борном, мастером прославляющих войну сирвент[839]. В полемическом задоре поэт называет епископа Тулузы «мерзким лжецом» (лесса 145, ст. 71), а крестоносцев-французов «лжецами, извергами и бандитами» (лесса 145, ст. 53) и «разбойниками» (лесса 211, ст. 11). Эпический размах приобретают картины битв, рисуя которые автор щедро пользуется традиционными формулами и клише средневековой поэзии:

Кремни и камни с низких крыш свергались на врагов,
Круша и шлемы, и щиты, сминая сталь щитков,
Ломая кости рук, и ног, и плеч, и кулаков.
Клянусь, всеобщий стон и вопль достал до облаков,
И столько сыпалось вокруг ударов, тумаков,
Что страх французов охватил...

(Лесса 184, ст. 42—47)