Песнь о Роланде. Коронование Людовика. Нимская телега. Песнь о Сиде. Романсеро.

Коль знает ее округа.

Мне грустно, аллах свидетель!

Но если мы будем вместе,

Боюсь, случится дурное

И вскоре лишусь я чести.

Тебя горячо любила,

Но род наш богат и знатен,

Отец и слышать не хочет,

Чтоб стал бедняк его зятем.

Меня караулить ночью

Давно ему надоело,

Решил он назначить свадьбу

И разом покончить дело.

Ты встретишь другую даму

И станешь ее супругом,

Красавица эта будет

Ценить тебя по заслугам».

Сайд бледнеет от горя,

Но ей отвечает внятно:

«Жестокость твоя, Саида,

Ей-богу, мне непонятна.

Ты гонишь прочь молодого,

Старик с тобой будет рядом.

Отдашь ему клад бесценный,

Но что ему делать с кладом?!

Однажды ты мне сказала,

В глаза посмотрев сердечно:

«Любила, люблю и буду

Саида любить я вечно».

О МОРЕХОДЕ АБЕНУМЕЙЕ

Прославленный Абенумейя,

Самый лучший из мореходов,

Командир галер мавританских,

Разбивший врага на водах,

Гроза моряков христианских,

Потопивший судов немало,

Сегодня сам утопает,

Как лодка во время шквала.

Если б это случилось в море,

Он бы встретил судьбу без страха.

Настигла беда на суше —

Ему неверна Селиндаха.

Прекрасной придворной даме

Муса приглянулся отважный —

В делах любви, как известно,

Разлука — слуга неважный.

Приказал моряк живописцу

На щите рисунок исполнить:

По бурному морю корабль

Плывет, рассекая волны,—

Ведь на женщин волна похожа,

Меняется снова и снова,

Волна не имеет формы,

А женщина — твердого слова.

Корабль на мели застревает,

Хоть вдали уже виден берег,—

Вот так бывает с мужчиной,

Который женщинам верит.

Но все же цела оснастка,

Возносится нос над волнами —

Потому что с высоким чувством

Служил кавалер своей даме.

Сквозь рифы измены женской

Поведет его лучший лоцман —

Мужское верное сердце,

Врожденное благородство.

На глаза похожие люки

Глядят и печально и живо,

Как будто тоскуют о счастье,

А счастье недостижимо.

Равнодушно повисли флаги,

Со стихиями спорить не стоит —

Встречает судьбы удары

С такою же твердостью стоик.

На бушприте четкая надпись,

Прочесть эту надпись несложно:

«Служил я верой и правдой,

Но плата была ничтожна».

Быть может, этот рисунок

Покой Селиндахи нарушит,

И поймет неверная дама

Превосходство моря над сушей.

Вот так мореход размышляет,

Покидая стены Гранады,

И держит путь в Альмерию,

К судам королевской армады.

И клянется Абенумейя

Не верить дамам отныне:

Ведь женское слово — ветер,

А сердце — морская пустыня…

О ТАРФЕ, ГАСУЛЕ И ДВУХ МАВРИТАНКАХ

На балконе высокой башни,

Почти что под самой крышей,

Где вершина любви высокой

И прелести наивысшей,

Стояли две мавританки.

Так прекрасны вдвоем девицы,

Что любить их хочется вдвое

И хочется раздвоиться.

Одну из них Селия звали,

А другую звали Харифа,

Харифа, что острые стрелы

Пускает в мужчин игриво.

Выходят Гасуль и Тарфе,

Под высоким балконом ходят,

Пред теми, что превосходством

Превосходнейших превосходят.

И бросают камешки сверху

Кокетки своими руками,

Дорога любви камениста,

Но камни смягчают камень.

И бросают лучи улыбок,

И лучится улыбки лучик,

Лучистого солнца ярче,

Самой лучезарности лучше.

Пламенея, застыли мавры,

Но пламя им души плавит,

Их пламенный взгляд пылает,

И пламя рождает пламя.

Слепящий свет ослепляет,

Но бежать от него нелепо —

Слепота слепцу не помеха

Красоте поклоняться слепо.

Ликуют два кавалера,

От света лишившись зренья —

Ведь зримый свет озаряет,

А незримый дает прозренье.

Цвета на одеждах мавров

Сплетены в такие узоры,

Что понять невозможно дамам,

Которую любит который.

С балкона сбегают обе

И бегут так быстро и скоро,

Как будто поможет скорость

Ускорить решенье спора.

Вблизи их живая прелесть

Увеличилась сразу вдвое,

Оживить она может мертвых

И повергнуть во прах живое.

И к ослепшим недавно маврам

Вернулось зренье при встрече,

Но, прозрев, они вновь ослепли

И вдобавок лишились речи.

Потом влюбленные мавры

Удалились куда-то вместе,

Очевидно, чтоб спор продолжить

В ином, подходящем, месте.

О ТАРФЕ И САИДЕ

«Твоих насмешек, Саида,

Я больше терпеть не стану,

Меня ты ранила больно,

Потом углубила рану,

Любовь казалась мне раем,

Когда ты бывала рядом.

Признайся, что рай желанный

Теперь обернулся адом.

Когда я прошу ответа,

Молчишь и смотришь лукаво,

Скажи, что не любишь больше,—

И будет честнее, право!

Зачем такая надменность

И вместе с нею кокетство?

Любовь не знает уловок,

Уловки — дурное средство.

В тебя знатнейшие мавры

Влюбляются то и дело,

Ты думаешь — обожанью

Вовек не будет предела.

Но гордые наши мавры,

И все мужчины, наверно,

Не вытерпят униженья,

Поскольку оно безмерно.

А время — игрок серьезный,

С ним шутки шутить опасно —

Проснешься и вдруг заметишь,

Что годы прошли напрасно.

Уж лучше ты выйди замуж,

Ведь брак сохраняет тайны,

Иначе чужой откроет

Все тайны твои случайно.

Не думай задобрить время,—

Законы его едины:

Оно не знает пощады

И все обратит в руины.

Внемли этой страстной речи,

Где правда каждое слово,—

Когда гремят аркебузы,

Глухой да услышит снова!

Хочу, чтоб глаза сияли

И сердце мое согрели,

Хочу, чтоб в моей победе

Звучала песня свирели!..»

С таким изяществом Тарфе

Открыл пред Саидой чувства.

Для каждого андалузца

Любовь — святое искусство.

О ХАРИФЕ

Задумал король Гранады

С Кастильским домом сражаться.

И пишет он в Антекеру:

«Копейщиков славных шестнадцать