Песнь о Роланде. Коронование Людовика. Нимская телега. Песнь о Сиде. Романсеро

Королю служил в Оране
Шпагою один испанец,
А душой служил и сердцем
Он прекрасной африканке,
Столь же гордой и прекрасной,
Сколь любимой и влюбленной.
Ночью на любовном ложе
Был он с ней, и вдруг: «Тревога!»
Приближенье берберийцев —
Вот что вызвало тревогу:
Их щиты сияньем лунным
Были выданы дозору.
Под луной щиты сверкнули
Искрой для костров сигнальных,
Молния огней тревожных
Породила гром набатный,
И в объятиях любимой
Был возлюбленный разбужен:
Он услышал гул набата,
Конский топот, лязг оружья,
Долг в него вонзает шпоры.
Страсть удерживает повод:
Не пойти в сраженье — трусость,
Женщину покинуть — подлость.
Только он за меч свой взялся,
Как к нему она метнулась,
Шею обвила руками,
Телом трепетным прильнула:
«Что ж, иди! В слезах бессильных
Утоплю я это ложе,
Без тебя оно, любимый,
Мне страшней, чем поле боя.
Одевайся, что ж ты медлишь?
Ждет тебя военачальник,
Ты его приказам внемлешь,
Глух к моим мольбам печальным.
Для чего тебе кираса?
Сердце ведь твое — из стали:
Скорбью мне его не тронуть,
Не смягчить его слезами!»
Но, в доспехи облачаясь,
Так испанец ей ответил:
«О любимая! И в страсти
Ты прекрасна и во гневе.
Движим долгом и любовью,
Ухожу и остаюсь я,
Плоть моя идет в сраженье,
Но душа с тобой пребудет.
О властительница сердца,
Не печалься и не сетуй:
В честь твою пойду на бой я,
В честь твою вернусь с победой».

Невольник Драгута [517]

Каторжной прикован цепью
Накрепко к скамье галерной,
Руки положив на весла,
Очи устремив на берег,
Раб турецкого корсара
Жалобы свои и пени
Изливал под скрип уключин
И бряцанье ржавой цепи:
«О, мое родное море,
О, родной испанский берег,
О, театр, где разыгрались
Тысячи морских трагедий!
Белым языком прибоя
Ты подобострастно лижешь
Горделивые, крутые
Берега моей отчизны.
Ты мне истину поведай
О судьбе моей супруги:
Вправду ль, проливая слезы,
Обо мне она тоскует?
Коль правдивое об этом
До меня дошло известье,—
Перлы слез ее пополнят
Жемчугом твои глубины.
Но письма напрасно жду я,
Может, нет ее на свете?
Если так, тогда зачем же
Я сопротивляюсь смерти?
Вот уж десять лет влачу я
Жизнь в неволе без подруги,
Лишь с веслом своим тяжелым
И тоскою неразлучен.
Если истинно сужденье,
Что волна красноречива,—
О божественное море,
Дай мне, дай ответ правдивый!»
Тут мальтийская эскадра
Выросла у горизонта,
И галерникам начальник
Приказал налечь на весла.

Белую вздымая пену…