Песнь об огненно-красном цветке

— Обладать мной? — она запнулась, но продолжала: — Сегодня обладать, а завтра уйти и, быть может, когда-нибудь на досуге вспомнить, что и я тебе тоже принадлежала?

«Я, кажется, возненавижу тебя!» — мелькнуло в глазах юноши, но он промолчал.

— Может быть, и ты был не таким, как я хотела, — с укоризной продолжала девушка. — Будь ты таким, то…

— Что тогда? — запальчиво спросил Олави, готовый отклонить любое обвинение.

— Тогда ты… не заводил бы со мной таких разговоров, — ответила девушка. — И, я думаю, ты сердишься на меня сейчас потому… что получаешь ровно столько, сколько можешь взять.

Юноша взглянул на нее с удивлением.

— А взять ты можешь не больше того, — продолжала она едва слышно, — сколько можешь удержать.

Девушка потупилась. Казалось, она и сама не вполне понимает, что сказала.

Олави долго молчал. То, что он услышал, было для него ново и неожиданно. Ему нужно было подумать над этим.

— Ты ведь, наверно, знаешь, почему я не могу удержать? — сказал он наконец.

— Потому что не хочешь, — ответила девушка.

Олави показалось, что в него вонзили тонкую острую иглу — она сломалась и осталась в нем. Молча, не мигая, они смотрели друг на друга.

— А если бы я захотел, — спросил немного погодя Олави, лихорадочно хватая руку Кюлликки, — могу ли я осмелиться на такое желание?

Кровь отлила от лица девушки, горло перехватило.

— Могу ли я осмелиться? — повторил Олави.

— Меру своей смелости каждый должен знать сам, — ответила наконец девушка.

— Ах, Кюлликки, Кюлликки, если бы ты знала! — с какой-то болью воскликнул юноша.

Потом он опять точно окаменел.

— Будь я так уверен в себе и в тебе — есть ведь еще и третий!

_ Ты его боишься? — строго спросила девушка.

— Нет. Но он может с позором меня прогнать.

— Если это тебя пугает, то лучше не ходи. Видно, ты больше любишь себя, чем ту, которую считаешь любимой.

Олави с трудом выдержал ее взгляд.

— А если я боюсь за тебя? — сказал он почти нежно.

— Напрасно. Для меня важно другое: я знаю, что ты ничего не сделаешь, пока не будешь уверен в себе. А если ты уверен в себе, то мне ничего не страшно.

Теперь юноша глядел на нее с восторгом и изумлением.

— Какая ты удивительная девушка, Кюлликки! — воскликнул он. — Только теперь я начинаю тебя узнавать. Ты не такая, как я хотел, ты лучше… Я знаю, чего тебе стоил этот разговор, и никогда не забуду о нем.

Но потом он снова стал угрюм.

_ Тебя я теперь знаю! — сказал он почти жалобно. — А вот себя не знаю.

_ Когда-нибудь узнаешь, — мягко ответила девушка.

— Если бы оставалось еще несколько дней… Он что-то обдумывал, сдвинув брови.

— Мы уходим завтра к вечеру. Если до этого времени я разберусь в себе самом, то до ухода побываю у вас. Но я приду в самую последнюю минуту, потому что если моя опасения оправдаются, я не смогу остаться здесь ни на одно мгновение. Девушка кивнула. Они встали.

— Кюлликки! — взволнованно сказал Олави, держа ее руки в своих. — Может случиться, что я никогда больше не увижу тебя наедине. Не суди меня за то, что я такой.

— Ты не мог бы быть другим, — ласково ответила Кюлликки. — Я тебя понимаю.

— За это я всегда буду тебе благодарен. И может быть… кто знает, — но он осекся, — до свиданья, Кюлликки!

Был воскресный вечер. Сплавщики готовились в путь.

Деревенская молодежь и даже кое-кто постарше собрались на берегу пониже порога Кохисева поглядеть на их уход.

Залив уже очистился от бревен. Несколько сплавщиков тянули по заводи шлюз. Одни шли вдоль берега, сталкивая в воду застрявшие в камышах бревна, другие брели без дела, перебрасываясь прощальными шутками с провожающими.

На берегу, возле группы провожающих, лежало одинокое бревно. Рядом с бревном валялся багор.

— Это Олави — Победитель порогов оставил, — заметил кто-то. — Он по каким-то делам ушел.

Сердце Кюлликки, притаившейся в толпе, дрогнуло.

— Значит, еще разок полюбуемся, как он на бревне гарцует. Это небось для него оставлено.

— Конечно! Зачем ему пешком ходить, когда у него такой конь! А вот и он сам!

Олави несся к реке, словно буря.

Кюлликки побледнела. Дело, видно, кончилось плохо. Почему он в такой ярости? Что там произошло?

Олави был уже совсем близко. Бледное лицо, сжатые губы, глаза мечут молнии.

Поравнявшись с толпой, он приподнял шапку, но ни на кого не взглянул.

Что случилось? Люди недоуменно переглядывались, не смея сказать ни слова.

Кюлликки ухватилась за придорожный куст — она едва держалась на ногах.

Олави поднял багор, столкнул бревно в воду и прыгнул на него. Потом несколько раз с силой оттолкнулся и повернулся к провожающим. Он поискал глазами и нашел лицо Кюлликки.

— До свиданья! — сказал он, взмахнув шапкой.

— До свиданья, до свиданья. Приходи к нам будущим летом, Победитель порогов.

Заколыхались шапки, взвились платки.

Олави отталкивался багром и продолжал стоять лицом к берегу.

Провожающим хотелось крикнуть ему на прощанье что-нибудь дружеское, но необычный вид Олави смущал их. Они смотрели на него молча и удивленно.

Он перестал работать багром, поднял голову и поглядел в толпу. Лицо его было белым как снег.