Песнь об огненно-красном цветке

Несколько отчаянных усилий, несколько шагов бегом — и гонщик взлетает в воздух. Он летит на сгрудившиеся бревна. Зрители видят, как багор, который он держит в руках, ударяется обо что-то, — потом все скрывается за грудой бревен.

Люди бегут вниз… кричат…

Но уже через мгновение те, что находились у скалы, начинают восторженно размахивать шапками.

— Что такое? Одни остановились, а другие помчались как оглашенные, — недоумевают зрители, оттертые в сторону.

Еще минута — и на бревнах показывается стройная фигура. Повернувшись к мосту, гонщик радостно машет шапкой. Люди на мгновение замирают, потом в воздух взметаются шапки, взвиваются платки и берега оглашаются бурными криками восторга.

Олави выходит на берег. Он шагает быстро, но лицо у него в крови. У мельницы, далеко опередив других, стоит бледная, дрожащая девушка. Гонщик замечает ее раньше всех остальных и не знает, как ему быть — подойти к ней или обойти стороной. Заметив, что он приближается, девушка бросает на него радостный взгляд и, покраснев, опускает глаза.

Олави улыбается ей и весело приподымает шапку.

Потом его встречают приветствия ликующей толпы.

— Победитель порога! Урра! Урра! Король всех сплавщиков! Нет на свете другого такого! — кричат люди и окружают его плотным кольцом.

— Тебя, парень, видно, манной небесной кормили, — говорит Вянтти и хлопает Олави по плечу. От кончиков сапог до цигарки он весь излучает радость.

— Теперь ты уже не просто Олави, теперь ты — Олави — Победитель порогов.

— Ого!

— Нравится тебе такое имя?

— Отчего же не нравится? Хоть в церковные книги записывайте, — смеется Олави.

— А теперь пошли на мельницу пить обещанный кофе, — говорит Фальк. — По такому случаю и вдвойне выпить не грех.

Вечером, когда Олави возвращался домой, у окна в доме Мойсио сидела девушка и кого-то тревожно ждала.

А на самой высокой жердочке забора ярко алела воткнутая в него роза.

Юноша перепрыгнул через канаву — голова девушки спряталась за занавеску.

Прикрепив розу на груди, Олави бросил благодарный взгляд в сторону сада, но никого там не увидал.

Девушка же за окном уронила свою светлую головку на руки и тихо заплакала.

Песнь об огненно-красном цветке

— Почему ты сегодня так печален? — спросила девушка, ласково заглядывая в глаза Олави.

— Почему я печален? — словно про себя повторил юноша, играя кончиком ее косы и задумчиво глядя перед собой. — Если бы я знал!

— Ты запутался в собственных чувствах? — спросила девушка.

— Вот именно. Разговор оборвался…

— Я не хочу выпытывать тебя о твоих горестях, — сказала немного погодя девушка. — Но будь у меня печали и будь при этом друг, я бы ему все рассказала.

— И только опечалила бы своего друга, потому что он все равно не понял бы тебя.

— А если бы ему это удалось?

Но юноша едва услышал ее. Коса выскользнула из его рук, он откинулся назад, облокотился на траву и рассеянно глядел вокруг.

— Жизнь — такая странная штука! — сказал он задумчиво. — Живешь, любишь что-нибудь и вдруг почувствуешь: все, что ты до сих пор любил, потеряло для тебя значение.

Девушка вопросительно поглядела на него.

— Так и моя жизнь. До сих пор она была какой-то волшебной сказкой, а теперь вдруг…

— Вдруг?

— Теперь я не нахожу в ней никакого смысла. Из деревни в деревню, от порога к порогу, от сказки к сказке…

Разговор снова оборвался…

— А почему ты бродишь по свету? — тихо, точно робея, спросила девушка. — Я об этом часто думала.

— Не знаю. Но мне кажется: я должен скитаться.

— Должен? А что тебе мешало остаться дома? — снова нерешительно спросила девушка. — Ведь твои родители живы? Ты о них никогда не рассказываешь.

— Живы-то живы.

— Почему же ты не остался с ними?

— Не мог. Та жизнь, которой они живут, не может меня удержать! — почти холодно ответил он.

— Ты не любишь своих родных? — удивленно спросила девушка.

Юноша задумался, потом сказал:

— Да нет, я их люблю, как и многое другое. Но меня ничто никогда не удерживает.

И в эту минуту Олави почувствовал, как в нем забурлили и запенились чувства, которые он давно уже сдерживал.

— Я хотел бы… — горячо заговорил он, но тут же осекся.

— Чего ты хотел бы?

— Это зависит от тебя, Кюлликки! — сказал он почти с угрозой.

— Я слушаю, — отвечала девушка, предчувствуя недоброе.

— Я хочу, чтобы мы расстались врагами! — произнес он с раздражением.

— Врагами?

— Да. Мы встретились почти враждебно, и лучше было бы расстаться так же.

— Почему?

— Потому что… Ты хочешь правды?

— Конечно.

— Потому что, — сказал юноша, холодно глядя ей в глаза, — ты была не такой, как я хотел! Я счастлив и горд, что заслужил твою дружбу. Но я хотел завоевать и другое чувство — нежное, большое и цельное.

Девушка ответила не сразу. Когда она заговорила, голос ее дрожал:

— А разве сам ты был нежным и цельным?

— Нет! Ты не позволяла мне быть таким. Мы, кажется, стали друг другу чем-то, и все-таки остаемся ничем: я едва осмеливаюсь взять твою руку.

— А чего ты еще хочешь?

— Чего еще? Обладать тобой! Все — или ничего! Девушка молчала, стараясь справиться с волнением.

— Можно и я скажу тебе кое-что? — спросила она тихо.

— Говори.