Песнь песней на улице Палермской

– У тебя не картины, а смехотворные наброски, ты ни одного сюжета до ума не довел! – орет Сюрреалист.

– А ты? Ты со своим дерьмом можешь катиться куда подальше, деревенщина! – парирует Теневой боксер.

– Всему, что вы умеете, вы научились у меня, – рычит объявившийся в Копенгагене Альфа-самец.

Об отношении к большим мастерам они тоже не могут договориться.

– Поллок просто блюет на свои холсты, – полагает Сюрреалист.

– Подло так говорить, – плачущим голосом защищается Теневой боксер.

В Дании ореолом славы окружены художник Пол Гернес и его произведение «Сигнальный флаг». Универсальные плоскости, черточки, точки и общеизвестные основные цвета.

Тем не менее и невидимые художники все так же появляются в магазине. Бурые водяные крысы, они прокрадываются вдоль панелей и покупают в кредит. Безмолвные, они стараются не привлекать внимания, когда в магазине разворачиваются бурные дискуссии о подлинном искусстве. Им бы забросить тюбики с масляной краской в холщовую сумку, пока никто не отобрал, и тогда они со спокойной душой могут отправляться домой – к холсту, к золотистой охре и прочим краскам, которых нет у них в наличии, но которыми переполнен их внутренний мир.

Путешествия во времени

Если ты любишь рисовать, то двухлетний период, когда приходится продавать холсты и кисти другим людям, можно назвать застоем.

У папы скоро день рождения, а я ума не приложу, что ему подарить. Внезапно меня осеняет. Пока он на работе, я на велике приезжаю на Палермскую, тайком пробираюсь к голубятне, делаю наброски с его питомцев и переношу их на холст в квартире в Кристиансхауне. Я по памяти изображаю героическую голубку Матильду с ее характерными белыми крапинками на фоне огромного неба, наполненного соколами и немецкими самолетами. К ножке ее прикреплено шифрованное донесение, на шейке красуется медаль Марии Дикин, а в правом нижнем углу видна большая папина ладонь.

Мать моя пытается хотя бы в чем-то вернуть в дом праздничную атмосферу и в папин день рождения приглашает друзей и знакомых на так называемую surprise party[88], что в те времена как раз стало весьма популярным.

Лиззи из SAS появляется из-за штор вместе с пилотом, с которым встречается с недавнего времени. Приходят с подарками и Вернер Хансен с женой, и все гости хором исполняют традиционную для дня рождения песню, а папа смущенно смотрит в пол.

Потом он, улыбаясь, открывает бутылки, но тому, кто его знает, ясно, что он с гораздо бо́льшим удовольствием провел бы этот день наедине с тремя своими любимыми голубками – Евой, Ольгой и мною.

Несколько папиных коллег из подразделения почтовых голубей Военной академии на Сванемёллен и знакомые моих родителей по танцам в ресторане «Мюнхен» также присоединяются к нам в течение вечера.

– Ну разве не здорово с сюрпризами вышло? – воркующим голоском говорит моя мать и целует своего шведского лесоруба.

– Конечно, эльсклинг, – отвечает папа и начинает распаковывать подарки.

– Луковка, как красиво! – говорит он, развязав бечевку и сняв бумажную обертку с моей голубиной картины.

И на сей раз сам роняет слезу.

– Как здорово ты с Матильдой придумала…

Вернер Хансен стоит рядом с ним и внимательно изучает картину. Перед уходом, наверняка под влиянием выпитого и из большой любви к моему папе, верной ему рабочей коняге, Хансен спрашивает, не соглашусь ли я запечатлеть его золотистого ретривера в Каструпе за плату.

* * *

Я пребываю в сомнениях: может быть, начальник моего отца сделал такое предложение исключительно из жалости ко мне? Не слишком ли скромное это дело – рисовать домашних любимцев в эпоху главенства сплотившихся в коллективы художников социалистических взглядов?

Щенку Вернера Хансена не усидеть на месте даже пару минут, но все же за два дня, проведенных на лужайке в Каструпе мне удается довольно точно передать бьющую из него радость бытия, и Хансен остается доволен портретом.

Я возвращаюсь оттуда на велике с головокружительной суммой в двести крон в кармане и втайне горжусь собой.

Благодаря этой работе мне начинают поступать просьбы от жителей нашего района запечатлеть их попугаев, собак и карликовых кроликов. Как правило, заказчики довольны результатом, и я зарабатываю приличные деньги, особенно если вспомнить, что на получаемую за два дня в «Лавке художника» зарплату не проживешь.

Я основательно подхожу к делу. Сперва быстро делаю пару набросков, чтобы правильно расположить модель на картине. А потом уже маслом пишу три варианта с разным фокусом и светом. И мечтаю о том, чтобы писать портреты как во времена Рембрандта.

Не исключено, что я даже смогу работать в этом жанре, если когда-нибудь поступлю в Академию художеств и если эпоха политического искусства сменится иной. А пока я имею возможность экспериментировать с бесконечным рядом оттенков черного. Писать так, чтобы прозрачный белый, как яичная скорлупа, цвет отбрасывал небесный отсвет на морды, глаза, собачий ошейник, с добавлением капельки кораллово-красного на кончике хвоста. Таким вот образом, надеюсь, я и владельца радую.