Песнь песней на улице Палермской

Но все-таки я решаю продолжить свиданку. Мы усаживаемся за столик, и парень начинает говорить о себе. Безостановочно, нон-стоп. Да еще так тщательно изучает счет, выясняя, кто сколько должен заплатить, что мне приходится раскошелиться на пакетик арахиса. Два часа я потратила на эту встречу, потому что была не в силах послать куда подальше слепого, пусть даже он непроходимый тупица.

– Господи, я ж совсем забыла: мне к ортопеду надо. Плоскостопием страдаю, – наконец говорю я и ковыляю к выходу из бара. Ибо пусть мой визави ничего не видит, но со слухом-то у него, по всей вероятности, все в порядке.

– Что эта твоя арфистка о себе воображает, черт бы ее побрал?! – дрожа от гнева, кричу я Ольге.

Сестра моя качает головой:

– Окей, да, нйет, черт… – Ей трудно найти слова.

– Вообще-то я с его собакой поладила, овчаркой, у нее поразительно нежная шерсть. Почти как у Игоря, – немножко смягчаюсь я. – Если б Женевская конвенция не запрещала отбирать собаку-поводыря у слепого, я бы отправила пса папе под опеку.

Сестра моя участливо кивает и ставит мне пиво в «Эйфеле».

Даже в ночных заведениях парни в основном пялятся на Ольгу. Хотя она постоянно представляет меня и знакомит с кем-то. Просто ее пылкость и зеленый взгляд приковывают всеобщее внимание и отвлекают любого потенциального ухажера, вот и весь сказ.

– А ты кто такая? – вежливо спрашивают меня.

Хотя я от природы застенчива, даже чуть ли не замкнута в себе, в глубине души что-то подсказывает мне, что здесь скромничать не следует. И поэтому я из кожи вон лезу, чтобы поддержать разговор, чтобы никто не чувствовал себя обойденным. В особенности когда нахожусь под воздействием алкоголя. И добиваюсь ровно противоположного эффекта: начинаю орать громче всех в помещении, где полным-полно незнакомых, из-за чего у меня чуть ли не мгновенно появляется желание убраться восвояси, ведь выпячивать себя – это такое позорище.

Йохана уволили с его ученической должности, то есть с работы. Это не шутка – вставать в пять утра, если баиньки отправляешься в три ночи. Но во времена, когда на дворе нефтяной кризис и сотни тысяч других людей сидят без работы, об этом можно особо не беспокоиться и спать подольше. Получай себе пособие, и только через два года тебя вызовут в службу занятости. Вот и Йохана вызвали и поинтересовались, есть ли у него какие-либо мысли о дальнейшем трудоустройстве или, может, об учебе.

– Я попытался объяснить им, что сэр Эдвард Маунтин в тридцатые годы направил двадцать безработных на Лох-Несс следить за Несси и описывать необычные явления на водной поверхности, – рассказывает Йохан.

До такого в службе занятости вряд ли дотумкают, и, скорее всего, по прошествии некоторого времени Йохана признают нетрудоспособным. Во всяком случае, с тех пор его никуда не вызывают. Так что Йохан по-прежнему раз в месяц ходит отмечаться на биржу труда, а в остальное время пишет песни о бездонных озерах.

* * *

Через год я вновь собираюсь с духом, сворачиваю в рулон лучшие из моих эскизов, добавляю к ним пару пейзажей и в последний раз отправляюсь на вступительные испытания в Шарлоттенборг[91]. Ольга оказывает мне всяческую поддержку и идет сдавать работы вместе со мной. Она, как и раньше, уверена в моих способностях.

– В Библии же четко и ясно сказано. Нельзя зарывать в землю свой талант. Иначе тебе это дорого обойдется.

Мы отдаем мои работы в комиссию, и теперь остается только ждать.

По воскресеньям мы с Ольгой и Игорем ходим на прогулку, чтобы и телом и духом воспрянуть после бурной ночи. На подходе к Лангелиние нас останавливает пожилая американская пара.

– Do you know the way to The Little Mermaid?[92]

Американец, видно, думает, что Русалочка сопоставима по размерам со статуей Свободы, потому что еще он спрашивает, есть ли в Русалочке наверху ресторан.

– Yes, yes, – ухмыляется Ольга. – Там замечательное бистро наверху рядом с коктейль-баром… Good luck[93].

И мы плетемся дальше.

– Вообще-то удивительное дело с этой Русалочкой, – говорит Ольга. – По ней не скажешь, что она страдает. Такое ощущение, будто на самом деле она только что небрежно положила хвост на диван и смотрит телепрограмму о морях-океанах.

– Да уж, только скуку нагоняет, – киваю я. – К счастью, у нас другая Русалочка есть. Кататоническая.

– Что это за рыба и с чем ее едят?

– Ну это кататоническая Русалочка, – объясняю я. – Так я ее называю. Работы скульптора Анны-Марии Карл Нильсен, жены Карла Нильсена[94].

Ольга вопросительно смотрит на меня.

– У этой Русалочки хвост раздвоен, и она как бы сидит на поперечном шпагате, а в распахнутых глазах читается ужас от осознания, в какую цену обходится любовь.

Сестра кивком поощряет меня продолжать.

– Эта Русалочка, она почти безумна и словно бы по лезвию ножа идет, после того как отдала свой хвост. Самая печальная история о тех, кто сходит на землю в тщетной попытке спасти потерпевшего кораблекрушение моряка.

Ольга поддергивает свои длинные рукава и оттаскивает Игоря, готового наброситься на невесть откуда взявшегося маленького жирного пекинеса.