Песнь песней на улице Палермской

Себастиан с непоказным интересом расспрашивает Вариньку о ее молодых годах, проведенных в цирке Совальской, и на мгновение мне становится страшно: вдруг он затронет тему Вадима и бегемота. Ибо Варинька ясно дала понять, что не выносит вопросов на этот счет. Но еще до того, как у него может появиться повод спросить о том роковом вечере, она треплет его по щеке. Варинька сразу признала его.

Сердце мое колотится так, будто участвует в ривердансе на Принсессегаде, ведь оно встретило Себастиана. Он тоже пляшет, это какое-то божественное соединение Зорбы и Балу в одном лице. О, как он танцует, когда ему кажется, что я забавна и восхитительна! К счастью, это происходит часто. Он все время поражает меня – сел, к примеру, по ошибке в автобус с направлявшейся на экскурсию группой умственно отсталых и просто стал одним из них. А еще у него безумно воняют ноги.

– Скот на острове Фанё с ума сходит, стоит мне только носки снять.

По части самопознания ему нет равных.

Себастиан рассказывает, что читал немецких философов с циркулем-измерителем, чтобы не запутаться в немецких глаголах.

Его мягкий, обволакивающий шарм совершенно обезоруживает мою мать. Как в ту апрельскую среду, когда мы с Себастианом, взяв напрокат автомобиль, пригласили ее съездить в Мёлле, что по ту сторону Эресунна[104]. Ольга репетирует с оперным оркестром, папа на работе, но с нами Игорь, он лежит на заднем сиденье. На поездке настояла я, хотя мать мою идея поначалу не шибко увлекла. Зато мало кто сохнет по Швеции так, как Игорь…

Этот день вырезан из солнца и глянцевой бумаги. Мы с Себастианом и Игорем купаемся, хотя сегодня всего семь градусов. Потом мы обедаем в прибрежном отельчике и добавляем к морю шнапса, чуть ли не глаза им заливаем. Такой развеселый день выдался и совершенно замечательный.

– Юмор, – вдруг говорит моя мать на обратном пути.

На небо набегают несколько барашков, а Игорь перестает бить хвостом.

– Что бы мы делали, если б у нас не было юмора? – как всегда не без аффектации.

– Честно говоря, мать, мы ведь не из концлагеря возвращаемся. Заскочили ненадолго в Швецию, съели по бутерброду с селедкой.

Я ищу взгляд Себастиана, и наши улыбающиеся глаза находят друг друга в зеркале заднего вида. О, мой товарищ по играм со словами. Возлюбленный мой Себастиан.

Всю долгую весну продолжается праздничный банкет, и Себастиан по-прежнему не считает Ольгу первой красавицей мира, хотя она и снует по квартире едва ли не голышом.

Четырнадцать дней спустя Себастиан переезжает в квартиру в Кристиансхауне, и мы становимся неразлучны. Сие обстоятельство мы отмечаем первой совместной покупкой мебели. Речь об огромном, прозрачно-голубого, как керосин, цвета плюшевом диване, обнаруженном на блошином рынке. Себастиану пришлось просить четверых ребят из группы скульпторов помочь затащить его на пятый этаж. Замечательная голубая громадина, занимающая чуть не всю комнату, весьма подходит к океанически-зеленым полам и становится эпицентром нашей любви. Лежа на диване, Себастиан читает мне вслух «Падение короля»[105], мы и любим друг друга на нем, и празднуем, и отплясываем. Ольге же диван совершенно не по душе, и она засовывает между подушек недоеденные бутерброды с паштетом, так что они лишь через месяцы снова появляются на свет божий.

По воскресеньям мы с моим Медведем топаем на выставку художников, пишущих ртом и ногами, или загораем в Королевском саду и целуемся.

– Здо́рово, что ты надела это зеленое платье под цвет травы. Так что я могу наслаждаться видом весь день, – улыбается он кривоватой улыбкой.

– Краски на твоих картинах вибрируют, – шепчет он, заходя в зал живописцев только для того, чтобы поцеловать меня в затылок.

Другие студенты поглядывают на нас не без зависти. Себастиан, он нечто особенное в Академии. Стоит ему зайти в помещение, как там зажигается свет. А я – возлюбленная Себастиана, и статус мой значительно повышается. На меня смотрят с уважением. Если мой чокнутый возлюбленный случайно встречает в городской электричке венгерскую семью, он всех их притаскивает домой на обед. После чего мы уговариваем Ольгу спеть для них пару арий, если она в настроении.

Когда Себастиан не откалывает грубые куски с голубой гранитной глыбы, освобождая свои скульптуры от лишнего материала, он забавы ради читает книжки по астрофизике. Я бы хотела, чтобы они встретились с Филиппой. Он бы смог почувствовать и понять ее.

– Я рапсод[106]! – кричит он в ночь.

Как красиво и как музыкально. И все другие «академики» хохочут вместе с ним. Всем ясно, насколько он своеобразен.