Песнь песней на улице Палермской

Тем не менее с того дня Ольга всегда перед поездкой укладывает платье с мышеловкой в чемодан. Механизм временного воздержания в виде зубцов на гвóздиках – штука замечательная. Ибо всякий раз, когда Ольга одета в черное рабочее платье, все знают, что она находится на островке безопасности.

Увеличенные сердца и уменьшительные линзы

Тем летом я, что твой ботаник, изучаю пшеничную гриву Себастиана. Купаюсь в его нежности и северо-ютландском диалекте. Как-то утром в конце сентября мы на великах отправляемся в Клампенборг и бросаемся в волны пролива.

Выходя на берег, я замечаю, что у Себастиана все тело как-то странно покраснело. Он пошатывается, словно пьяный, и падает ничком на песок.

– Что случилось… что с тобой? – кричу я и падаю перед ним на колени.

– Мне надо немножко полежать, – говорит он чужим голосом. – Просто немного поспать.

Потом голова его склоняется набок, глаза лезут вон из орбит, а у меня в груди поднимается волна ужаса.

– Нет, любимый, не спи. Дыши, родной мой. Я только об этом тебя прошу! Дыши, пожалуйста!

«Он сейчас умрет! Милый Бог, помоги! Нет, это не должно случиться! Я же наконец-то нашла его. Милый Бог, я сделаю все, о чем бы ты меня ни попросил».

В отчаянии я озираюсь вокруг. Пляж пуст. Одежда наша лежит где-то далеко. Я никого не вижу, но и не решаюсь оставить Себастиана одного.

«Как положить его, чтобы освободить дыхательные пути? Как вообще делают искусственное дыхание? Какого черта я не научилась правильно это делать?! Он сейчас умрет, и умрет из-за меня. Вода была слишком холодная. А я захотела купаться».

– Проснись же, любимый. Дыши. Я позову на помощь!

«Нет!»

И тут вдалеке на пляже я вижу мужчину с собакой. Я кричу и размахиваю руками. Пес навостряет уши и бросается к нам, а его хозяин плетется за ним. Собака обнюхивает лежащего без сознания Себастиана, а я плачу, когда мужчина наконец-то подходит. Секунды не останавливаются, но это бег на месте. Мужчина же бежит через дорогу к ближайшему дому, чтобы позвонить в «Скорую», и теперь уже пес едва поспевает за ним.

Целая вечность прошла, прежде чем я услышала сирену. Себастиана кладут на носилки и относят в машину, а я устраиваюсь на переднем сиденье. Врачи сразу же приступают к работе, ставят ему капельницу и делают укол. Я нервно оглядываюсь. Глаза у Себастиана открыты. Водитель кладет мне руку на плечо.

Себастиана переносят в палату. Он то приходит в сознание, то снова теряет его. Его оборачивают в фольгу, чтобы тело скорее согрелось. Я касаюсь его красивых ступней, и с моих мокрых волос на фольгу падают капли. Потом медсестра просит меня подождать в коридоре.

– У него есть аллергия на что-нибудь? – спрашивает она.

«Господи, как много я все еще не знаю о нем! Милый Бог, сохрани его для меня!» Час спустя из палаты выходит врач. У Себастиана случилось переохлаждение. Температура его большого тела упала до тридцати пяти градусов. Но я могу войти к нему.

– Любимая, – шепотом произносит он и долго смотрит на меня.

«Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее…»

– Вечная Любовь, – шепчу я в ответ.

Оказывается, у Себастиана кардиомегалия, а увеличенные сердца, как ни странно, всегда находятся в зоне риска. Если он забудет принять лекарство, это может привести к фатальному исходу.

В воскресенье меня одолевает непреодолимое желание пойти в церковь Нафанаила и пропеть «Аллилуйя». Только не с этим плоским тупым ударением на А́ллилуйя, что ненавистно Ольге, а протяжно – Аллилу-у-у-у-йя, как в ходящей ходуном евангелической церкви в Гарлеме.

Через неделю я поступаю на курсы оказания первой помощи, но всякий раз, когда Себастиан возвращается позже обещанного, меня охватывает жуткая паника. А вдруг он вообще не вернется…

* * *

Себастиан воспитывался в детском доме в Вильсунде. Каково ему там приходилось, я не ведаю. У него нет ни дядюшек, ни тетушек, ни двоюродных братьев, которые могли бы мне что-нибудь рассказать о нем. Сам же он говорить на эту тему не желает, но по ночам часто спит с подушкой на животе. Бурого медведя дразнить нельзя, а то он может рассвирепеть. Но гневается он, разумеется, не на меня, а на те огромные фигуры, с которыми сражается в зале скульпторов. На сомнения, что, бывает, высовывают наружу свои безобразные рожи, хотя Себастиан считается одним из тех североевропейских талантов, за работами которых стоит внимательно следить.