Песнь Виноградной Лозы. Запах трав

Одинокая тень бродила по лугу. Парнишка побежал к ней, надеясь увидеть женщину. Но это был мужчина. Широкоплечий, бородатый, грустный. Кузька остановился.

— Ты кто? — осторожно спросил он блуждающую тень. Мужчина осмотрел себя, задумчиво оглядел луг, мальчишку стоящего напротив.

— Сиф.

Человек сам казалось был заинтересован своим голосом, как гром разразившимся в звенящей тишине.

— Я Сиф — повторил он- Домашний дома Линкестов.

— Ты тот, — Кузька судорожно сглотнул, поняв, что говорит с найденным трупом. — Ты видел кто тебя убил?

Мужчина в недоумении рассматривал свои руки, словно видел их впервые. Он трогал своё лицо.

— Я на рынке взял овёс — хрипло говорил Сиф, голос его был глухой, подрагивающий. Он говорил словно сквозь сон. Сон который его не выпускал, а был уже его сущностью.

— Помощник купца помогал — шелестел голос, — он поехал со мной. Просил подкинуть до дома. Поделился хлебом. Потом…

— Он умирает — звонкий, сильный голос раздался на лугу. Кузька поморщился. В ушах голос звучал подобно набатному колоколу. Силуэт начал уходить в цветы.

— Стой — попытался остановить его мальчишка.

— Умирает! — рокотало в ушах.

Кузька открыл глаза, перед его лицом были грязные замшевые сапоги. Мальчишка пробежался по сапогам вверх, слабо улыбнулся белыми губами.

— Неистовый пророк… — и опять погрузился в цветы.

Илька рухнул перед скрючившимся мальчишкой на колени и тряс его за плечи, откидывая покрытые холодным потом рыжие волосы с лица.

— Быстрее, молока! Мёда! — распоряжался он. — Иди ко мне! Иди! Кузя, Кузик…

Фифа передал оставшееся молоко, после поездки к барсам. Илька открыл рот мальчишке влил туда белую жидкость. Ясон в своей торбе нашёл соты, завёрнутые в тряпицу. Обдув, он нагрел соты на пламене лампы, что бы мёд стал более тягучим.

Отстранив Ильку, подхватив обмякшее тело, Яська вложил мёд в рот мальчишке.

— Просыпайся! — Яська прижал его к себе. Его руки легли на сердце Кузьки, зелёная лоза заскользила по телу. Рана на руке стала затягиваться. Усики лозы проникали в кровь наделяя её жизнью. Щеки и губы мальчишки порозовели.

Кузька открыл глаза. Рядом на коленях сидел Илька внимательно всматриваясь в него, и внутренне зовя встревоженным набатом. Яська держал его в своих руках, сосредоточенно проверяя движение лозы. Фифа стоял облокотившись на забитое окно, нервно грызя ногти. Во рту было сладко, Кузька понял, что это мёд и начал его сосать. Он улыбнулся мальчишкам. Все здесь.

— Очухался. — вздохнул Фифа. — Ну ты и напугал! Нас к Логову Илька гнал, от барсов пинками под зад. Поднял и всю дорогу галопом. Лошадей почти загнали. Мой то старенький, думал в лесу падёт. Сурик вякнуть, что-то хотел, Илька ему такой пендаль отвесил, что не удивлюсь если теперь сесть не сможет, побежал коней чистить и в конюшню ставить.

Илька укутал Кузьку в свой гиматий, и рывком поднявшись, притащил из маленькой комнаты очаг, в чугунной печи. Поспешно развёл огонь, ломая и отправляя в пламя доски.

— Камень и оружие не трогайте, — слабо предупредил Кузька, — сам уберу.

— Сам, оживи сначала, — Яська проверил пульс на шее, жилка уже равномерно билась. — Вина бы ему горячего.

— Я быстро — Фифа вылетел из Логова, денег у него на вино хватит, ингредиенты он уже закупил. А даже если б не купил, на друзей не жалко.

— Тебе нельзя вызывать духов одному — Илька пододвинул раскаляющийся очаг поближе к Кузьке. — Давай грейся.

— Ты вызывал? — Яська рассматривал камень покрытый вином и торчащие кинжалы.

Кузька слабо кивнул. Он тихо рассказал о найденном трупе и о том, что рассказал ему Сиф. Мальчишки задумались. Илька сбегал на улицу, принёс воды, поставил кипятиться, железные кружки в Логове у них всегда жили, даже за их чистотой следили. Кузька зачерпнув принесённой воды омыл камень, кинжалы, всё тщательно обтёр и убрал. К тому времени, когда явился Фифа, вода уже закипела, туда влили вино и бросили мёд.

Мальчишка потихоньку начал согреваться. Они сделали ещё порцию горячего напитка и собравшись у очага стали поочерёдно прикладываться к кружке. Получились своего рода поминки Сифа, верного раба линкестов. Вот и ещё один камень в мозаику об отравленных конях.

Согревшись, но всё ещё кутаясь в гиматий, Кузька достал из сундука старую, видавшую лучшее время для себя, кифару. Мальчишке было грустно и тепло. Когда настроение было хорошим, парнишка предпочитал рожок или свирель. Под звуки свирели, напоминающие пение птиц, ему лучше думалось, но петь, петь лучше было под кифару. На этом старом инструменте играли ещё старшие, она хранила тепло их рук. Теперь играют они. Полировка на ней уже почти стёрлась, зато струны натянуты и настроены, и звучала она нисколько не хуже, чем когда только появилась на свет из под руки мастера.

От горячего вина ребята быстро захмелели. Кузька с кифарой опустился назад, на циновку. Подобрал аккорды под новую, рождающуюся в мир песню. Слова сами приходили в голову, ложились на музыку. Мальчишка запел:

Когда войдём мы в пламя
Не будет остановок
Лишь только дивный луг
И яркие цветы