Песни безумной Женщины

Слегка затупилось, уносилось подальше, чем могло казаться, и еще дальше.

Скачки по неразумному, быстрая смена мыслей, слишком быстрая чтобы уследить, слишком молниеносная чтобы попытаться уцепиться.

До утра оставалось недолго, дольше чем до завтрашнего вечера, ближе чем до собственного края туманного.

Ты брела, и я брел за тобой.

Ты слыла нехорошей, а я хотел быть еще хуже, еще более в настоящем, еще менее чем здесь.

Так мерзко, что слишком сладко, приторно до дрожи в коленях.

Так приятно, что быстрее и быть не могло.

Ты вызывала духов, хотела помощи от них.

Я неминуемо вызывал рак, хотел, чтобы он покинул нас поскорее.

Таким образом проходили наши будни, таким образом текло отведенное нам вселенной время.

А праздники проходили в бесконечных возлияниях, с предсказуемыми последствиями.

Нисколько не сожалея, а лишь слегка подбадривая.

Не разу не задумываясь, а лишь каждый раз проваливаясь в новые состояния.

Вместе легче бороться, по одиночке легче сломаться и быть неуверенным.

Так закалялась сталь, так говорил Заратустра, так били своими молотами ведьмы.

Приглашали нас за стол, но мы отказывались.

Звали нас, хотели послушать твои песни, но мы были недостойны.

Недостойность, была наша основная черта, наша великая надежда на что-то.

Песня 48.

Ну нет и нет, и что дальше?

А дальше вот что, послушай.

Крокодилы были не совсем теми, кем могли показаться на первый оценочный взгляд.

Один дешевый укол, и ты улетаешь в те места, которые нужны были только тебе.

Несколько таких, и они разрывают твою плоть, которая уже состоит в основном из гноя, из гонений.

Не совсем чтобы нужно было, не вовсе то, что кажется в первое время.

Связи теряли смысл, родственные узы рушились одним нажатием вселенской кнопки.

Радостно выли ветра между домов, радостно плыли люди сквозь них, готовясь к праздникам надуманным.

Так им легче становилось, так им позволяло не задумываться.

Иначе отвал головы, иначе слишком больно, чувство вины, и болезни сердца.

Было только то, что успело остаться, прославляло только то, что никому уже не было нужно.

Такими образами обустраивалось, такими действиями возводилось все новое и старое.

Стараниями твоими, потугами редкими нашими.

Брошенные насовсем, забытые из-под половой доски.

Оставленные в телах куски металла, докучали до боли.

Тускнели все известные стены, струились все известные человечеству родники, источая свежесть, даря прохладу.

Понесись же и ты по ним, запой песню.

Стань, Женщина, еще безумнее, еще желаннее чем есть на самом деле.

Прекрати думать об этом, оставь эту ношу мне.

Да проследи за всем что вокруг.

И будь слаба, как никогда раньше, позволь мне быть сильным, позволь мне подчинить.

Песня 49.

Столетние заговоры, столетних лисиц, ничего кроме горя.

Блуждающие во тьме, да обретут то что искали.

В этом не ничего неизвестного, в этом не было ничего кроме кромешного сумрака.

Безвыходные ситуации находились без выхода, без малейшего намека на помощь со стороны затхлого сарая.

Без струи воздуха, без ветра утреннего, да со стыдом смотрящего.

Ты словно обугленное палено, я подобен тому огню, что в пепел хотел превратить.

Не хотели и не могли, не было желания, и не было никаких намеков на смерть, на убийство.

На старческом маразме не уехать далеко, и ты не желала, не желала выслушивать эту околесицу.

Под самым под краем, да по набегающей траектории, слишком закружило, слишком замотало, чтобы не смочь остановиться.

Блевать лучше без маски, ходить лучше в кирзовых сапогах, чеканя как лошадь каждый шаг.

Стелиться лучше по ровной поверхности, катиться по холмам, что пологи, и иногда высоки.

Бредить лучше по ночам, по утрам же кофе и сигареты, и рукописи обезумевших и бородатых.

Как если бы ты могла, как если бы я хотел.

Как если бы наоборот, да и по старой традиции, по закладочной.

Слишком давление мучает черепа, слишком полезны трепанации, и востребованы сверла.

Не пытайся, даже и не вздумай.

Молись своим богам с большим усердием.

Молись своей вселенной, с обманом и лукавством.

Я вырыл нам уютную ямку, мы в ней перезимуем.

Песня 50.

Собака скулила, чуя скорую погибель, она слышала смерть такой, какой она была.

Она бегала то в зад, то обратно, скуля по своей ушедшей хозяйке, которая болталась по доброй воле в подвале.

Среди душных стен, среди массивных кирпичей криво выложенных, с ней это случилось.

И в общем то, она была неплохой женщиной, но не вынесла этого быта, этой реальности.

Ее никто не будет оплакивать, чужие люди положат ее в деревянный ящик.

Бабки у подъезда, шепча, вспомнят своего бога, когда ее будут выносить.

И только та, жалкая собачонка, долго не сможет отойти от этого, она не умеет по-другому.

Серые дожди все так же будут идти не переставая, увлажняя кладбищенские холмы, на которых ритуальных искусственных венков не больше пары.

Сколько их еще таких…

Это пожизненная проза, запах бытия, вонь происходящих событий.

Плевок в немую лужу, что от серых дождей, на которых разводы моторных масел, как пейзажи далеких галактик, как пылевые скопления.