Песни фей

и припасов, и дров – всего хватило;

отоспались и вдоволь налюбились;

книги вдумчивые читали ночью,

чтивом легким днем, утром забавлялись.

      60

Спячки зимней долгий холод

кончен, свету-то в оконце

сколько! Год умыт и молод.

Бег ручья-первопроходца,

шум летящий птичьей стаи,

вид снегов, льдов, с тела спавших.

Смех слыхали, засыпая,

бед, нас осенью обставших, –

где они? А мы свободны,

живы мы весною красной.

Силы сильны и бесплодны

воскресают неопасно.

      61

А лететь всего полмира –

от жары неимоверной,

от нечистого дыханья,

от заразной, южной, скверны.

Черной Африки виденья

отстают в полете быстром;

в холод, голод возвращенье,

в край весны благословенной.

      62

А в канавах вода грязна, бурлива;

а до станции добрести, доплыть – уже приключение;

берешь две буханки хлеба и чихаешь, сопливый,

и покупаешь перцовку в целях самолечения.

Надо забор подправить, надо убрать осенние

горы и груды листьев, надо проверить трубы,

надо с окон содрать зимнее утепление,

на чердак отнести, чтоб не мешалась, шубу.

Надо вымести грубый зимний сор на улицу,

отпереть летнюю кухню, занести туда стол и стулья,

надо хлопотать в саду, над землей ссутулиться.

Так и буду я эти "надо" до конца повторять июля.

      63

Уж какой ты работник, я ль не знаю:

год который качается под ветром

твой забор, что того гляди и рухнет,

на каком честном слове прикрепился

к трем столбам! Может, нас переживет так.

      64

Здравствуй, Адонис!

Как спалось, мой господине,

в этой долгой снежной пустыне,

в этом голом образе мира,

какой не видеть

уже благо?

Как спалось-почивалось,

ворочалось как, лежалось

под белым легчайшем снегом,

под лётом ветров, туч бегом?

Как смерть миновала,

без ущерба ли?

Каково тебе возвращаться,

расцветать под весенним солнцем,

под ветерком качаться,

заморозков пугаться?

Красивый стоишь, пригожий

в лугах родимых.

      65

Тяжелеет снег, и в сердце

думы мокнут, тяжелеют;

от весны, беды согреться

чем? – остатки дров чуть тлеют.

Ну не брать же новой ноши,

не идти же за охапкой;

хлюпают водой калоши,

и капель стучит по шапке.

Как-то все само собою

вдруг прогреется, случится;

между раннею весною

и цветущей сон мой длится.

      66

Что ты вспомнишь любви в весеннем свете –

отведем да рассеем. Мало помнишь:

имена-то, какие не бывает,

чтобы в жизни, – их вычитал, наверно,

в старых книгах, – нет ревности к страницам.

      67

Сад в продрогших зеленях

ранних, слабых света ждет,

сад скорбит в весенних днях,

перед солнцем предстает.

Недоверчивы к теплу,

ветви старые кряхтят,

им бы греться лечь в золу,

да пожить еще хотят.

68

А не холодно ли водой апрельской

плыть – прям жжет, все вдоль тело, душу сводит?

А не рано ль тревожишь заповедный

водоем плеском, хилыми гребками,

одиночеством водным забавляясь?

      69

Нет. Пощупаешь ногой –

и обратно, зябкий жест;

а, бывало, молодой

средь посевернее мест

да поранее времен,

не крестясь, с разбега – ух! –

полувыкрик, полустон –

телу радовался дух.

      70

От тех баловств, прыжков – чего осталось?

только память – и от того, кто прыгал,

разве больше? И люб нам серый, старый,

осторожный пловец – с одышкой, плеском

воду мУтит, а узелок сиротский

с полотенцем да чистыми вещами

башмаки, чтоб не сдуло, приминают.

      ***

Ты какой Геллеспонт переплываешь?

Что ногою натертою хромаешь?

ТРЕТЬЯ ИНТЕРМЕДИЯ

      71

Слышу я не свой язык –

звучит аглицкая речь.

К резким звукам не привык –

нашим вОльно плавно течь.

Посвист вражий, скрип чужой,

а понятно все о чем:

то ли ветер надо мной,

то ли досками мой дом.

      72

А сквозь всю мою благую глухоту

мысли его дошли,

не дар языков открылся, дался рту,

но понятны стали смыслы чужой земли.

Сижу, перевожу из Блейка,

визионерствую,

шланги и лейка

лежат заброшены, дождями лью…

Опыты получаются, по моей невинности

в чужом – его – языке, успешные;

словеса сплетаются, любо им новый смысл нести –

ну а смыслы тут всё кромешные.

Знаю, с чем играюсь, не окажусь

чужих слов толмачом, толковником –

в дух проникаю помимо слов, становлюсь

вполне соучастником, совиновником.

      73

Вот закроешь глаза – и как не здесь ты,

а под небом ясней, синее, выше,

и травой пАхнет не такою горькой.

Голоса, песни слышишь – слово в слово

как по-русски. О чем – не понимаешь.

      74

Англия викторианская –

бывшее буйство сказочное

стало стыдливей, сдержанней,

силы угомонились.

Обычаи стали законами,

не перестав быть священными,

сказки стали всеобщими,

не перестав быть английскими.

      75

И кто сегодня царствует, чье знамя? –

Виктории – она годов не знает;

как не было двух мировых над нами,

Британия полмира занимает,

три четверти истории…

      ***

И мы послужим королеве Вики!

Ей оба царства дадены, и наше

безгрешнее Британии Великой,

и королева в нем юней и краше.

      ***

О первая из фей, твоя держава,

летучая и мирная, не знает

себе границ – перетекает слава,

моря и воздухи перелетает.

      ***

Что власть твоя? – не иго и не благо,

и хмурая страна тебе подвластна:

нам от тебя ни в тьму, ни в свет ни шагу,

храним тебя, хранишь нас безопасно.

      76

Сад английский обрастает

зеленью – крапивой русской,

жжет изнанкой лист, хватает –

не пройти тропинкой узкой

без ущерба, без ожога,

а дожди прольют – по пояс

мокнешь, холодна дорога,

в зелени колючей кроясь.

      77

И возьмешь книгу в русском переводе,

и прочтешь, перечтешь – и все понятно,

как там было, пока стихи писались,