Песни ни о чем? Российская поп-музыка на рубеже эпох. 1980–1990-е

Однако, несмотря на большую долю условности, определенное эстетство и нескрываемую иронию, создатели телепроекта, хотели они того или нет, представили аудитории собственную летопись советской популярной музыки. Включая в проект одни произведения и оставляя за кадром другие, «Старые песни о главном», по сути, создавали новую, альтернативную историю эстрадной музыки СССР, явно отличающуюся от реально существовавшей парадигмы массовых музыкальных жанров.

Первый выпуск телепроекта позиционировался как обращение современных артистов к «кинематографической и песенной классике сталинских времен»[368]. Однако обозначенный хронологический период соблюдался очень условно, так как среди прозвучавших песен оказались: жестокий романс 1910‐х годов («Я милого узнаю по походке»[369]), шлягеры 1960–1970‐х годов (одноименная песня из кинофильма «Девчата»[370], «Песенка шофера»[371] и «Червона рута»[372]). Но даже если не принимать в расчет эти допущения, очевидно, что создатели первого выпуска попытались объединить сразу три очень несхожих по своим внутренним установкам исторических периода: одиозные 30‐е, эмоционально пронзительные военные годы и постсталинский период, уходящий от парадной идеологичности к человекоцентричной оттепели.

Несложно предположить, что и популярная музыка этих периодов весьма отличалась. Однако создатели программы сгладили внутренние противоречия тем, что выбрали песни, в словах и музыке которых преобладало лирическое начало. Даже песни о труде и войне выбирались особым образом: те, в которых герой обращался к возлюбленной, а мелодии были распевными и интонационно выразительными («Ты ждешь, Лизавета»[373], «На побывку едет молодой моряк»[374], «Лейся, песня, на просторе»[375]). Собственно говоря, это не было открытием, потому как лиризация песенного дискурса в советской популярной музыке началась еще в 1930‐е годы[376]. Однако в случае «Старых песен» продюсеры проигнорировали массивный пласт песен, связанных с мобилизационной, официально-пропагандисткой риторикой. Не прозвучало ни одного сочинения с маршевыми или гимническими интонациями, наоборот, основную палитру составили мелодии протяжные и шуточно-танцевальные (вплоть до блатных). Благодаря такому подходу даже самые страшные и трагичные периоды советской истории оказались представленными через призму душевного, человеческого начала.

Подобная репертуарная политика, во-первых, сработала как мощный катализатор ностальгических настроений по советской эпохе, представив ее в идиллическом, приторно-беспроблемном облике. Во-вторых, она намечала тенденцию, которая впоследствии стала ведущей и о которой Сергей Ушакин писал:

«При таком отношении к истории факты прошлого не столько учитываются и регистрируются, сколько активно переживаются — как явления, которые продолжают сохранять свое эмоциональное воздействие»[377].

Именно песни о любви, разлуке, верности, дружбе, взаимовыручке и т. д., то есть об универсальных человеческих чувствах, обозначили эмоциональную связь между прошлым и современностью, символически породнив столь несхожие меж собой эпохи.

Если тотальная лиризация песенного дискурса сталинской эпохи, предпринятая в первом выпуске телепроекта, соответствовала лишь одному из направлений массовой музыки того периода, то в отношении 1960‐х годов, которым был посвящен второй выпуск «Песен…», такой подход был оправдан атмосферой самой эпохи. Неслучайно из представленного массива песен были окончательно исключены какие-либо официально-идеологические мотивы. Репертуарный маятник раскачивался между откровенно беззаботными танцевальными шлягерами («Лада» Шаинского и Пляцковского, «Наш сосед» Б. Потемкина, «Люди встречаются»[378], «Песенка о медведях» А. Зацепина и Л. Дербенева), светлой лирикой («Маленький принц» М. Таривердиева, Н. Добронравова, «Журавлиная песня» К. Молчанова и Г. Полонского, «Я тебя подожду» А. Островского и Л. Ошанина) и драматичными (иногда — псевдодраматичными) песнями-плачами о женской доле («Белый свет» О. Фельцмана, авторы слов — М. Танич и И. Шаферан; «Нежность» А. Пахмутовой, авторы слов — С. Гребенников, Н. Добронравов; «Лунный камень» А. Островского, И. Кашежевой; «Ромашки спрятались» Е. Птичкина, И. Шаферана). Самым патриотичным произведением в таком контексте оказалась песня «Течет река Волга» (М. Фрадкин, Л. Ошанин), а тему труда формально осветили с помощью «Веселого марша монтажников» (Р. Щедрин, В. Котов), который имеет крайне сомнительную музыкально-словесную генетику[379]. В водовороте общего веселья пронзительное высказывание о войне («На безымянной высоте» В. Баснера, М. Матусовского) воспринималось как «вставной протез»[380], как бы не имеющий к представляемой эпохе никакого отношения.