Песни падающих звёзд

— Да, да, — успокоил его собеседник. — Иди, не сомневайся. Такой браги нигде не найти больше. Скажи корчмарю, что от Звенимира пришёл, — он улыбнулся. — От меня, то есть. А лучше — «от деда Вени». Он так точнёхонько поверит, не сомневайся.

Звенимир пошарил в кармане рукой, аккуратно замотанной в тонкий лоскут ткани, и, достав монетку, протянул Степану:

— Бери презент. От того друга моего осталась.

Степан, всё ещё топчась на одном месте, взял монетку и нахмурился.

— Красивая. Не видел таких никогда.

— Потому как друг-то не из наших мест был, — улыбнулся дед Веня.

— Был? А теперь где?

— Помер недавно. Решил с котом одним поиграть. Забыл, что молодой кот или старый, а всё равно охотник. Его чтоб перехитрить, надо не только паутину плести, но и самому в неё не угодить. Ну и сгинул. Бешенство, верно, подхватил. Или проказу какую, — старик беспечно пожал плечами. — Мне неведомо.

— Тогда оставь себе монету, — предложил Степан. — На память.

Звенимир подмигнул:

— А мне не надо. У меня в памяти останется, как он накормил меня перед своей смертью. Досыта.

Обратная сторона Луны

Вита крепко сцепила под столом руки, когда старуха поставила перед ней глиняную чашку с неприятно пахнущим варевом. От напитка поднималась ниточка дыма и, кружась в свете свечи, отбрасывала на земляной пол причудливые тени.

— Это чего такое, а? Пить надобно?

— Пить, — скрипучим голосом подтвердила старуха и тяжело опустилась на соседнюю табуретку.

— Боженькой клянётесь, что теперя красивая буду? По-другому я не согласная, — предостерегла Вита.

Старуха фыркнула:

— Вот ещё. С Богом нам не по пути — они у нас разные. Он где? То-то же. Никому того не ведомо. А я где? Вот она, перед тобой сижу. Пей, говорю. Чтоб мне света белого не видать, ежели вру. Ты не просто красивая будешь, — ведьма довольным взглядом окинула крепко сбитую фигуру девушки, почти заполнившую собой нору, — а самая! Говорили, что толстая ты, как квашня, да? Так будешь самой крепкой! Обзывали слабой? Трусливой? Станешь сильной, твёрдой, и такой смелой, что саму бояться станут.

От предвкушения сердце Виты затрепетало, как запутавшаяся в ветвях птаха. Самая красивая! Самая! Таких на деревне точно нет. Разве что соседская дочка Алёнка, но и та, коли ведьма не обманет, покажется полевой мышью!

Тогда-то уж Славка не отвертится. Приползёт к ней, Вите, на коленях, да так споро, что сотрёт их на ухабистой дороге. Все свои глазища голубые проглядит, высматривая. Он-то, к слову, и так знаки внимания всегда оказывал. Хвалил, помогал, ни разочка не обозвал. А уж как улыбался! Душа переворачивалась.

Если б не Алёнка эта противная, которая рядом постоянно крутится и всем рассказывает, что отец готов хорошее приданное дать, если Славка на ней женится, то могла бы и она, Вита, в невестах ходить… Точно бы могла.

Внезапная мысль завертелась в голове, разом вселив в Виту сомнения.

— А это… Чего я должна-то буду за зелье ваше чудотворческое?

— Ворота в деревню мне откроешь, — подмигнула старуха и, видя замешательство на лице Виты, поспешно добавила: — Токмо когда сама оттуда уйдёшь. Не сейчас.

Вита удивилась:

— Зачем же мне уходить оттудова? Там мамка живёт, хозяйство всё наше: и коров три штуки, и курочек полный двор, и…

— Так ты же станешь красавицей. Замуж выйдешь вдруг, к мужу переберёшься, — перебила её ведьма. — Вдруг он не из вашей деревни будет.

— Славка-то? Он из нашей.

Старуха угрожающе щёлкнула челюстями.

— Может и не Славка твой будет. А может — и он. Либо так, либо — вон, позади тебя дверь.

Испугавшись, что старуха рассердится и отберёт варево, Вита схватила чашку и разом её ополовинила. По горлу потекла обжигающая, похожая на жидкий огонь травяная каша. Девушка зашлась кашлем, похожим на лай, и утёрла рот тыльной стороной руки.

— Иди, — ведьма улыбнулась, обнажая гнилые пеньки зубов. — Как Луна полная взойдёт, колдовство моё за тебя возьмётся. Красивой будешь такой, что глаз не оторвать. Всяк на тебя смотреть будет, как на диво дивное.

— Точно?

— Точно, — усмехнулась старуха.

— И Славка?

— И Славка. Иди, иди! — Ведьма прищурила тёмные, как спелые сливы, глаза, и прикрыла за девушкой покосившуюся дверцу. — Скоро свидимся.

* * *

Полнолуние наступило через четыре дня. Вита поняла это сразу, как только все кости в теле с жутким хрустом перевернулись, смешались, вытянулись в дугу. Хрипло закричав, Вита упала с лавки и, с ужасом осознавая, что крик превратился в утробный вой, покатилась по полу.

Руки, ещё с утра не по-женски крупные, но мягкие и гладкие, обросли тёмной жёсткой шерстью. Челюсти вытянулись далеко вперёд. Кривоватые ранее зубы, оросив дёсны кровью, увеличились в размерах и заострились, разорвав при этом рот.

Стены же, наоборот, уменьшались в размерах, давили, душили, не пропускали в комнату воздух. Заглядывающая в окно Луна и вовсе, казалось, насмехалась, заставляя глаза слезиться то ли от света, то ли от разочарования. Ускользающие частички осознанных мыслей подсказывали измученной Вите, что о той красоте, что она мечтала, придётся забыть.