Песни выбрали меня

Шапочно приятельствуя с одним пареньком, который тоже поступал в ГИТИС (уже не помню, поступил он или нет), мы придумали, как с пользой, но при этом не отказываясь от искусства, провести этот год. Решили попробовать трудоустроиться в Большой театр, например, рабочим сцены, а вообще кем угодно, лишь бы взяли.

Таких балбесов, как я, было немало, многие хотели приобщиться к высокой культуре в ее святая святых, а тут еще и деньги платили. Условные, правда, но все же заработок.

За один день устроиться в Большой театр тогда не представлялось никакой возможности. Во-первых, требовалось собрать пачку документов для отдела кадров, после подачи необходимо было ждать еще тридцать дней, пока твои документы рассматривали, проверяли, наводили справки. И никому не важно, что ты устраиваешься всего лишь рабочим сцены. Большой театр в те время был строгим режимным учреждением, которое регулярно посещал высший состав партии, поэтому все работники, начиная с уборщиц, проходили тщательный отбор.

Проверку я прошел, к работе был готов и горел желанием прикоснуться к великому. Примчался в первый рабочий день задолго до начала, ходил вокруг театра и представлял себе, как я теперь буду важно заходить через служебный вход. Но ни в первый, ни во второй и даже не в двадцатый день побывать в театре практически не удавалось, потому как определили меня развозить-увозить-привозить декорации. Поэтому я постоянно находился в разъездах. Неиспользуемые декорации необходимо было отвезти на склад в Московской области, а вновь введенные в спектакли – привезти обратно. Так и мотался практически каждый день. Не скажу, что это было увлекательное занятие, но я решил набраться терпения и ждать. И дождался.

* * *

Всё, на что я мог рассчитывать в Большом театре, – это работа в бутафорском цехе, туда меня и определили. Несмотря на то что работа моя была не бог весть какая – вынести стол на сцену, перенести декорации, я ею был очень доволен, хотя бы уже потому, что мог каждый день находиться в театре с утра и до позднего вечера.

Выполнял я свои нехитрые обязанности споро, весело и в срок и вообще слыл в театре, как обязательный и сообразительный молодой человек. Постепенно мои полномочия расширялись, и вот уже я участвую в выгородке сцены. Выгородка на театральном жаргоне означает обозначение, распределение на сцене будущих декораций. Выгородки в репетиционном зале проходят в самом начале, когда только начинают обкатывать пьесу. Ведь сначала происходит читка актерами пьесы за столом – по ролям, оттачивая реплики. А потом переходят в зал, где условно подручными материалами – стульями, столами – обозначают будущие декорации, чтобы актеры понимали, в каких границах им предстоит работать. Вот как раз этим я и занимался, с интересом наблюдая, вникая во все процессы постановки пьесы от начала и до конца.

А смотреть, конечно, было на что! Тогда на конец 50-х— начало 60-х годов приходился один из расцветов советской оперы. Все вечера я и такие же ребята – рабочие сцены, девчонки из костюмерного отдела пропадали на галерке, пересматривая десятки раз одни и те же спектакли. И ведь не надоедало! Одни только имена артистов приводили нас в восторг! Периодически еще выступал Сергей Лемешев, которого без преувеличения называли лучшим тенором Большого, неподражаемая Галина Вишневская, Евгений Кибкало с его мягким, ласкающим баритоном и другие оперные певцы, от великого искусства которых у меня просто шла голова кругом.

* * *

Это великое действо в Большом завораживало и не отпускало. Но не только затягивало в свои сети, но и заставляло стремиться к чему-то более грандиозному, чем расставлять декорации или участвовать в выгородках. Мы были молоды и дерзки, мы – это рабочие из бутафорского цеха. Мы быстро разучивали арии и распевались везде, где только пустовало помещение. И у нас неплохо получалось! Настоящей моей гордостью была опера «Война и мир», которую я мог исполнить всю по памяти. Хотя, несмотря на то что я в силу своих молодецких амбиций был о себе высокого мнения, я прекрасно помнил, куда могут привести эти исключительно самостоятельные занятия – в никуда. Тем более настала очередь решать, буду ли пытаться еще раз поступать в ГИТИС и если да, то мне необходима уже профессиональная подготовка.

Когда я пришел в Дом творчества, тот, который находился на Малой Бронной, меня определили к сухонькой, уже пожилой женщине Надежде Александровне Казанской, бывшей оперной певице. После занятий мы часто оставались с нею, и она рассказывала мне о своей жизни. Так я узнал, что, оказывается, ее учитель был когда-то учеником великого маэстро Камилло Эверарди, который воспитал целое поколение выдающихся русских певцов. Среди них был, кстати, и Дмитрий Усатов, который давал уроки и Федору Шаляпину, причем бесплатно.

Услышав эти истории, которые так или иначе, но вели к великому оперному искусству, я сразу подумал, что это судьба – неспроста я попал к Надежде Александровне.