Песни выбрали меня

Горячо поблагодарив наших олимпийцев, я, весь красный от усердия, готов уже приступить, как вдруг вижу, что зрители с немым удивлением смотрят куда-то позади меня. Я инстинктивно оборачиваюсь и вижу – Шаинский опять уперся в рояль и пытается его развернуть в нужную сторону. Немое удивление в зале сменяется истерикой. Зрители буквально плачут от смеха, если еще учитывать наши с Володей абсолютно серьезные и непроницаемые лица. Мне кажется, что зрители вообще стали принимать нас за юмористических артистов – этакие Штепсель с Тарапунькой, которые заранее подготовили этот номер. Успокоиться зал долго не мог. А что Шаинский? Да ничего особенного! Он как будто не замечал всего этого смеха. Поднатужившись, он развернул рояль в нужную ему сторону, сел и, ничуть не смущаясь, заиграл. А у наших олимпийцев еще долго не сходила улыбка с лиц.

И все-таки невозможно не восторгаться Шаинским – этим удивительно одаренным и своеобразным человеком, благодаря которому у меня появились такие замечательные песни, как «Белая береза», «Не плачь, девчонка», «Родительский дом» и «Старые качели». Причем стихи последней песни вообще непонятно, как к нему попали. Их написала никому ранее не известная девочка, ученица девятого класса – Юлия Янтарь. Да, такие истории могли случаться только с Шаинским…

* * *

А вообще песенные композиторы, с которыми меня сводила судьба, народ особый. Помню, как мы записывали песню Давида Тухманова «Соловьиная роща». Давид Тухманов уже тогда был выдающимся композитором, когда я еще был молодым незрелым исполнителем, которому так хотелось заполучить его песню. Но он мне песен не предлагал, были мы с ним всего лишь шапочно знакомы… Правда, однажды он, при случае, предложил свою песню «Двадцать три часа полета», но я прекрасно осознавал, что это просто стечение обстоятельств, а не желание отдать песню именно мне.

Но вот однажды, когда у меня за плечами уже были международные конкурсы, где я занимал первые места, мне позвонил сам Тухманов.

– Приезжай немедленно! Есть у меня лично для тебя хит. Всё, жду!

Помчался я со всех ног в Переделкино, где тогда на даче жил Давид, так не терпелось услышать песню «лично для меня». Дача отличалась от всех, где я раньше гостил, каким-то особым роскошеством, что я даже растерялся поначалу. Но, как только мы разговорились о музыке, смущению не было места. Давид сел за рояль, и мы, я и его жена, поэтесса Татьяна Сашко, приготовились слушать. И Давид запел «Соловьиная роща» на стихи Анатолия Поперечного. Надо сказать, что голос у него был приятный, поэтому я с удовольствием приготовился слушать. Но по мере того, как он пел, я со всем ужасом осознавал, что песня мне не нравится. А тут еще и припев, который Давид залихватски, по-цыгански запел. И по всему было видно, что он страшно доволен собой, этой удачной, на его взгляд, находкой.

– Ну что, Лева? Записываем? – спросил возбужденно он, когда стих последний аккорд.

– Да, конечно, шикарная песня, – постарался я изобразить восхищение. А что мне оставалось делать, от песен Тухманова не отказываются, тем более, когда их пишут «специально для тебя».

Вскоре после чая я быстро попрощался и отправился домой уже совершенно разочарованный.

Но делать было нечего, я обещал, поэтому песню надо было выучить и записать.

Песни Давида Тухманова записывались только на лучших студиях с признанными звукорежиссерами, ну и, конечно, в самое удобное время. Поэтому, как только я выучил «Соловьиную рощу», мне для записи выделили пятую студию Дома радиовещания и звукозаписи и одного из лучших звукорежиссеров того времени – Аркадия Мелитоняна.

Не успели мы начать запись, как в студию заходит жена Тухманова – Татьяна Сашко и начинает активно вмешиваться в звукозаписывающий процесс, что начинает меня сильно нервировать.

И не просто комментирует, а не дает мне спеть ни слова без своих поправок. Мне ясно, что я должен прислушиваться к ее мнению, но она требует «не прислушиваться», а именно слушаться, чего меня, артиста уже признанного, с многолетним опытом, просто-напросто выводит из себя.

Но вот, наконец, запись заканчивается, и я понимаю, что худшей записи в моей жизни еще не было. Она длилась, между прочим, больше четырех часов! Четырех! Это когда мы, к примеру, «Не плачь, девчонка» с Шаинским записали с первого «дубля».

Но уже потом, когда остыл и успокоился, я понял, что эта сложная песня получилась совершеннейшей, если можно так выразиться – ни одной лишней ноты. Хороший результат, только непонятно, зачем нужно было так убиваться, если уже заранее известно, что песня провальная.

Словом, я записал и забыл. Пока однажды, в гримерке, где надо мной колдовала девочка-гримерша, вдруг она не обмолвилась:

– Наконец-то, Лева, у тебя появилась стоящая песня, которая по нраву и молодежи! И такая современная, зажигательная. Всем нашим очень нравится!

– О! Надо же, все-таки угодил тебе! А о какой песне идет хотя бы речь? – насмешливо спрашиваю я.

– Ну как же! «Соловьиная роща»!