Песня первой любви

Но она так на него смотрела, столь дрожали локоны ее искусно сделанной прически, что акселерат развел руками и, гнусно мне ухмыльнувшись, исчез из раздевалки.

А был, между прочим, март. На улице — снежная каша. В воздухе пахнет распускающимися листочками, и воздух густ.

Расплескивая лужи, я бросился к главному окну и увидел бешеное кружение вальса.

Юные пары. Все как на подбор. Рослые. Красивые. Здоровые. С белыми зубами. Смущенными улыбками.

Девушки длинноногие. Парни широкоплечие.

Девушки длинноногие, парни широкоплечие, вовсе не пренебрегая старинным танцем, целиком отдались его вихрю. Заставив тем самым умолкнуть злые языки, твердящие, что что-то, дескать, неладно, что-то, дескать, не так с нашей молодежью в частности и со страной вообще.

И я вглядывался до боли в глазах, но давешний ворюга уж весь растворился в хорошей массе.

Все были хорошие, все имели каштановые волосы и длинные пиджаки, всех любили сиятельные девушки. Да и какое я право имею огульно обвинять? Как я могу выискивать? Ведь я могу оскорбить хорошего, допустим, парня. Перечеркнуть целую человеческую судьбу! А ведь нет ничего хуже несправедливого навета, как учил кто-то знаменитый, не помню кто. И что я делаю, безумец, когда все вокруг танцуют вальс?

— Не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием, — сурово пробормотал я и отправился восвояси.

* …пачку сигарет «Феникс»… — Разумеется, болгарского производства — модные, ИНОСТРАННЫЕ. Не то что отечественные «Беломор», «Памир», «Прима» или «Ява». А вообще-то самыми «козырными» считались тогда сигареты «ВТ». Тоже, естественно, болгарские. «Мальборо» в те времена курили только иностранцы, фарцовщики и граждане, имевшие доступ к валютному магазину «Березка».

Пaр

Долгие годы своей жизни я не ходил в парную, потому что там обязательно что-нибудь сильное случается. И в баню я тоже не хожy, поскольку парная является непосредственным центром бани. Я обычно моюсь дома, в тихой квартирке на пятом этаже пятиэтажного дома без лифта. В ванне.

А тут воду, что ли, отключили? Уж и не помню… Помню, что вынужден был. Вздохнул да и отправился в это мрачное заведение с одной трубой.

Конечно, загодя зарок дал — в парную ни за что! Дали оцинкованный таз, сел на деревянную скамью и тихонечко моюсь. А потом мыслишка блудливая — дай все-таки схожу! Рискну! Охота! Ну и пошел, идиот!

А там, в парной, уже довольно густо. И лампочка слабого накала почти не освещает жуткие фигуры парильщиков. Их там было четверо: Шеин, Меин, Кеин и Веин. Они сидели на вершине полкá и говорили про пар.

— В чем смысл пара? В чем его влияние на русского человека? — спросил Шеин. И сам ответил: — А в том, что чем пуще пар, тем русскому человеку легче дышится. Вот смотрите!

И он приоткрыл кран. Пар дунул, зашипел, заклубился. Я подобрал ноги.

— Эх, и прав жe ты опять, Васятка! — крикнул Меин. — Я тебе уж пятьдесят лет верю и до сих пор не промахнулся! Это, может, который нерусский, так ему Ривьеру подавай, суке дурной! А нам — как прокалит да как прочешет — ах ты радости сколько! Подкинь-ка еще парку, дружок ты мой расчудесный!

Шеин и еще подкинул. Я побледнел.

— Ай ти-ти-ти-ти! — возбужденно зачастил Кеин. — Ай, дерет! Точно вы говорите, товарищ Меин. Вне оспорения. Так и дерет! Так и дерет, проклятый вроде, а на самом деле — родной! Товарищ Шеин, если вас не затруднит, крутните еще крантик! Уж больно хорошо!

Шеин крутнул, я пришел в yжaс.

— Красота! Красота! — вплыл в разговор последний из квартета этих чертей, Веин. — А только что попусту-то сидеть? Давайте-ка мы еще вдобавок друг друга веничками — хлесь да хлесь! Хлесь да хлесь! Лупят тебя, а так тебе сладко, так сладко! И так легко дышится!

— А если сердце разорвется? Прекрасное сердце человека, дающее силы мозгу его и телу его? А если, наконец, и трубы не выдержат, и лопнет от пара все это ваше мрачное здание с одной трубой? Взорвется и полетит в безумии по воздуху в виде отдельных своих частей. Тогда как? Кто возместит ущерб народному хозяйству? Что это такое! Что это за освященная тысячелетним варварством привычка лупить и истязать себя! Одумайтесь, товарищи! — хотел было сказать я, но не успел, потому что шмякнулся оземь и больше уж ничего не помню.

Вот почему я и не хожу в парную. Обязательно там что-нибудь сильное случается. А попадешь, так и рта раскрыть не успеешь, как тебя уже выносят в бессознательном состоянии.

* Публикуется впервые

…пятьдесят лет верю. — Это написано в 1967 году, когда страна широко отмечала пятидесятилетие ВОСР (Великой Октябрьской Социалистической революции).

…квартета этих чертей… — Увы, но здесь возникает «неконтролируемая ассоциация» с плакатным изображением классиков: Маркс — Энгельс — Ленин — Сталин. Все эти «мелкие булавочные уколы против Советской власти» (см. комм. к рассказу «За жидким кислородом») наличествуют в этом рассказе исключительно для развлечения и объективности.

Идол