Читаем Песня первой любви полностью

Только тут вдруг сзади парни с девками разругались. Сначала тихо, а потом один кричит:

«Я тебе, зараза, вот врежу щас, будешь тогда мне шаньги крутить!»

А зараза отвечает:

«Врежь. А я тогда тебя оформлю на пятнадцать суток. Врежь, попробуй».

Сначала тихо, а потом все громче, громче. А тут Наташа ноги ошпарила. Такая трогательная сцена. Я прямо взбеленился. Оборачиваюсь и прошу:

«Ну тише же вы, тише».

Парня того я понять могу, парень с досады. Парень с досады мне отвечает:

«Заткнись ты там».

И девка тоже:

«Заткнись, Веревкин».

И папиросу курит. Тварь.

Я тогда сам стал жутко ругаться. Пришел заведующий и официально говорит:

«А ну, кто курит, чтобы покинули кинозал».

А те:

«Да никто не курит».

Но директор их всех выгнал. Они сказали, что обломают мне роги. Они пьяные были, поэтому я их понимаю.

А заведующий сказал, что ему с меня только одно беспокойство и что если бы он знал, то не связывался.

Вот так я и остался досматривать «На дне». В фойе гармошка визжит, подошвы шаркают, кричат в фойе, а я уж и не вмешиваюсь. Черт с вами. Сижу, досматриваю. Один, если не считать спящей старушки.

Черт! И как запели они «Солнце всходит и заходит», так у меня даже слезы на глаза навернулись.

Но тут заведующий дал свет. Картина закончилась.

И я вышел на улицу.

А там темно. Черт! Ни зги не видать!

Я б фонариком посветил, да у меня его не было.

Темно, а там машины какие-то стояли. Машины стоят, а я иду.

А тут трое выходят из-за машины и говорят: «Получай, сука!»

И начинают меня метелить.

Но ведь Галибутаев тоже не дурак. У меня заранее была припасена половинка, так я ей как одного хряпнул, он так и сел.

И Галибутаев счастливо рассмеялся. Он снял шапку и вытер вспотевшую лысину.

— Тут я обрадовался и думал, что уже почти победил. Только рано я радовался, потому что один из них побежал к машине. Вернулся. И так ловко, и так страшно ударил меня монтировкой по голове, что я упал, обливаясь кровью. Они меня попинали еще немного ногами и лишь потом убежали.

А я остался лежать, пока меня не подобрали хорошие люди.

— Ну и что дальше?

— Что дальше? Я про кино. Вот самое и есть во всем этом удивительное, что я до сих пор очень люблю искусство. С удовольствием хожу в кино, а в прошлом году был даже в музкомедии. А их сразу оформили, как меня подобрали тогда. Они сейчас там, где надо, тачки катают. А про меня была заметка в газете «Из зала суда», где говорилось, что я — молодец и не побоялся шайки хулиганов.

— Ну уж это ты, Галибутаев, ври-ври, да не завирайся, — сказал кто-то.

— Да я и не вру. Я только не знаю, есть ли такой закон, что как нету пятнадцати человек, так и кина не будет. Может, это заведующий намудрил и нахимичил? Мне по крайней мере так кажется, — тихо сказал Галибутаев, встал и надел рукавицы-верхонки.

Кончился перекур.

* Папиросы «Волна» — были дешевле, чем «Беломор», но дороже «Севера». Недавно решил покурить «Беломор» и обиделся. Эти папиросы, ввиду нынешней экзотичности папирос вообще, продавали по явно завышенной цене — 21 руб. пачка при стоимости, например, пачки импортного, неслыханного при развитом социализме «Голуаза» 19 руб. 50 коп. А любимые папиросы тов. Сталина «Герцеговина Флор» мне обошлись в ларьке у Белорусского вокзала в 110 (!) руб. Да тов. Сталин тут же, на месте расстрелял бы таких спекулянтов из своего браунинга! Тем более что и скручены эти папиросы отвратительно, табак крошится.

Кругом все играют в пинг-понг… — От английского ping-pong, так тогда любили называть настольный теннис.

Маранда — обращение к лицам женского пола гораздо более культурное, чем брутальное «бляди». Актер Андре Маранда, игравший в фильме «Токсичный мститель», к этому термину отношения нее имеет.

…Веревкин… — смешная фамилия использовалась при бытовом разговоре в сочетании со все тем же сакраментальным русским словом из трех букв. В 2002 году профессор-славист Рене Герра познакомил меня со сторожем Русского кладбища в Ницце, которого звали Евгением Веревкиным, а его жену-бурятку Люцией Батудалаевной Веревкиной. Не верите — спросите мою жену Светлану Васильеву (р. 1950) или сына Василия (р. 1989).

Половинка — кирпича.

Высшая мудрость

«…Ибо высшая мудрость — осторожность», — понял он.

А дело было так.

Ехал он в троллейбусе, битком был набит его троллейбус, и он, чтоб народ не рвал ему черные пуговицы, решил прислониться к выходной (она же входная) троллейбусной двери.

А кондукторша, пожившая женщина, средь шумной толпы это его движение заметила да как закричит, покрывая пассажирский шум своим зычным, своим кондукторским тренированным голосом:

— Не прислоняйтесь, ни за что не прислоняйтесь к троллейбусной двери, сегодня один уже прислонился и упал на улицу!

Милая, добрая, пожилая кондукторша! Он немедленно, конечно же, отпрянул от двери.

Стало в троллейбусе тихо, потому что всем стало страшно.

— Ну и что… с ним? — спросил, стараясь не выдавать голосом своего волнения, некий невидимый из-за спин, торсов и голов, — что?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза
Добро не оставляйте на потом
Добро не оставляйте на потом

Матильда, матриарх семьи Кабрелли, с юности была резкой и уверенной в себе. Но она никогда не рассказывала родным об истории своей матери. На закате жизни она понимает, что время пришло и история незаурядной женщины, какой была ее мать Доменика, не должна уйти в небытие…Доменика росла в прибрежном Виареджо, маленьком провинциальном городке, с детства она выделялась среди сверстников – свободолюбием, умом и желанием вырваться из традиционной канвы, уготованной для женщины. Выучившись на медсестру, она планирует связать свою жизнь с медициной. Но и ее планы, и жизнь всей Европы разрушены подступающей войной. Судьба Доменики окажется связана с Шотландией, с морским капитаном Джоном Мак-Викарсом, но сердце ее по-прежнему принадлежит Италии и любимому Виареджо.Удивительно насыщенный роман, в основе которого лежит реальная история, рассказывающий не только о жизни итальянской семьи, но и о судьбе британских итальянцев, которые во Вторую мировую войну оказались париями, отвергнутыми новой родиной.Семейная сага, исторический роман, пейзажи тосканского побережья и прекрасные герои – новый роман Адрианы Трижиани, автора «Жены башмачника», гарантирует настоящее погружение в удивительную, очень красивую и не самую обычную историю, охватывающую почти весь двадцатый век.

Адриана Трижиани

Историческая проза / Современная русская и зарубежная проза