Только тут вдруг сзади парни с девками разругались. Сначала тихо, а потом один кричит:
«Я тебе, зараза, вот врежу щас, будешь тогда мне шаньги крутить!»
А зараза отвечает:
«Врежь. А я тогда тебя оформлю на пятнадцать суток. Врежь, попробуй».
Сначала тихо, а потом все громче, громче. А тут Наташа ноги ошпарила. Такая трогательная сцена. Я прямо взбеленился. Оборачиваюсь и прошу:
«Ну тише же вы, тише».
Парня того я понять могу, парень с досады. Парень с досады мне отвечает:
«Заткнись ты там».
И девка тоже:
«Заткнись, Веревкин».
И папиросу курит. Тварь.
Я тогда сам стал жутко ругаться. Пришел заведующий и официально говорит:
«А ну, кто курит, чтобы покинули кинозал».
А те:
«Да никто не курит».
Но директор их всех выгнал. Они сказали, что
А заведующий сказал, что ему с меня только одно беспокойство и что если бы он знал, то не связывался.
Вот так я и остался досматривать «На дне». В фойе гармошка визжит, подошвы шаркают, кричат в фойе, а я уж и не вмешиваюсь. Черт с вами. Сижу, досматриваю. Один, если не считать спящей старушки.
Черт! И как запели они «Солнце всходит и заходит», так у меня даже слезы на глаза навернулись.
Но тут заведующий дал свет. Картина закончилась.
И я вышел на улицу.
А там темно. Черт! Ни зги не видать!
Я б фонариком посветил, да у меня его не было.
Темно, а там машины какие-то стояли. Машины стоят, а я иду.
А тут трое выходят из-за машины и говорят: «Получай, сука!»
И начинают меня метелить.
Но ведь Галибутаев тоже не дурак. У меня заранее была припасена половинка, так я ей как одного хряпнул, он так и сел.
И Галибутаев счастливо рассмеялся. Он снял шапку и вытер вспотевшую лысину.
— Тут я обрадовался и думал, что уже почти победил. Только рано я радовался, потому что один из них побежал к машине. Вернулся. И так ловко, и так страшно ударил меня монтировкой по голове, что я упал, обливаясь кровью. Они меня попинали еще немного ногами и лишь потом убежали.
А я остался лежать, пока меня не подобрали хорошие люди.
— Ну и что дальше?
— Что дальше? Я про кино. Вот самое и есть во всем этом удивительное, что я до сих пор очень люблю искусство. С удовольствием хожу в кино, а в прошлом году был даже в музкомедии. А их сразу оформили, как меня подобрали тогда. Они сейчас там, где надо, тачки катают. А про меня была заметка в газете «Из зала суда», где говорилось, что я — молодец и не побоялся шайки хулиганов.
— Ну уж это ты, Галибутаев, ври-ври, да не завирайся, — сказал кто-то.
— Да я и не вру. Я только не знаю, есть ли такой закон, что как нету пятнадцати человек, так и кина не будет. Может, это заведующий намудрил и нахимичил? Мне по крайней мере так кажется, — тихо сказал Галибутаев, встал и надел рукавицы-верхонки.
Кончился перекур.
* Папиросы «Волна»
— были дешевле, чем «Беломор», но дороже «Севера». Недавно решил покурить «Беломор» и обиделся. Эти папиросы, ввиду нынешней экзотичности папирос вообще, продавали по явно завышенной цене — 21 руб. пачка при стоимости, например, пачки импортного, неслыханного при развитом социализме «Голуаза» 19 руб. 50 коп. А любимые папиросы тов. Сталина «Герцеговина Флор» мне обошлись в ларьке у Белорусского вокзала в 110 (!) руб. Да тов. Сталин тут же, на месте расстрелял бы таких спекулянтов из своего браунинга! Тем более что и скручены эти папиросы отвратительно, табак крошится.Кругом все играют в пинг-понг…
— От английскогоМаранда
— обращение к лицам женского пола гораздо более культурное, чем брутальное «бляди». Актер Андре Маранда, игравший в фильме «Токсичный мститель», к этому термину отношения нее имеет.…Веревкин…
— смешная фамилия использовалась при бытовом разговоре в сочетании со все тем же сакраментальным русским словом из трех букв. В 2002 году профессор-славист Рене Герра познакомил меня со сторожем Русского кладбища в Ницце, которого звали Евгением Веревкиным, а его жену-бурятку Люцией Батудалаевной Веревкиной. Не верите — спросите мою жену Светлану Васильеву (р. 1950) или сына Василия (р. 1989).Половинка
— кирпича.Высшая мудрость
«…Ибо высшая мудрость — осторожность», — понял он.
А дело было так.
Ехал он в троллейбусе, битком был набит его троллейбус, и он, чтоб народ не рвал ему черные пуговицы, решил прислониться к выходной (она же входная) троллейбусной двери.
А кондукторша, пожившая женщина, средь шумной толпы это его движение заметила да как закричит, покрывая пассажирский шум своим зычным, своим кондукторским тренированным голосом:
— Не прислоняйтесь, ни за что не прислоняйтесь к троллейбусной двери, сегодня один уже прислонился и упал на улицу!
Милая, добрая, пожилая кондукторша! Он немедленно, конечно же, отпрянул от двери.
Стало в троллейбусе тихо, потому что всем стало страшно.
— Ну и что… с ним? — спросил, стараясь не выдавать голосом своего волнения, некий невидимый из-за спин, торсов и голов, — что?