Песня учителя

Никакой спешки не было, торопиться не хотелось, лишние тревоги ей ни к чему. Лотта неторопливо приступила к своим утренним ритуалам, стараясь не подгонять себя, чтобы чуть успокоить встревоженное сердце. Она встала с кровати – ну да, а как же иначе? Затем включила кофеварку – а как же иначе? Ни отдельной кофемолки, ни взбивателя пены у нее не было, Лотта сохраняла верность старомодной кофеварке. Сваренный в ней кофе так чудесно пахнет.

«Почему, интересно?» – спрашивала она сама себя. Почему она так защищает старую кофеварку, которая, кстати, вовсе и не старая, а относительно новая. Потому что такие кофеварки вышли из моды? И поэтому она, Лотта, считает необходимым встать на защиту кофеварки? «Это мой мир, – подсказала она себе, – который я отчасти сама и выбрала. Моя маленькая жизнь».

Лотта направилась в душ, как и полагается по утрам. Ритуал необходимый, но скучный, как, впрочем, и все остальные утренние процедуры, особенно мазаться молочком для тела, однако Лотта послушно проделывала это каждое утро, потому что коже это на пользу. Получается хоть и скучная, но забота о себе. Дальше – надеть контактные линзы и почистить зубы. Еще скучнее. Но зато одевшись – а выбирать одежду тоже скучно, – Лотта налила чашку кофе, развернула газету и откусила кусочек шоколадки. Все это она проделала с наслаждением.

Хотя, пожалуй, «наслаждение» – это чересчур сильно сказано. С чувством удовлетворения? Тоже нет. Она любит кофе, шоколад, любит читать газеты, но это не то же самое, что наслаждение. Наверное, можно сказать, что она чувствовала своего рода спокойное удовлетворение. Такое, когда говорят: «М-м, как хорошо». Наверное, стыдиться тут нечего, хотя от чтения газеты в голову закрадывались тревожные мысли. «Потому что, – сказала себе Лотта, – если не испытываешь никаких желаний, то у тебя нет оснований бороться за жизнь и против несправедливостей этого мира».

Она оделась так, как всегда одевалась, отправляясь в лес, и это помогло, но когда Лотта вышла на улицу, ее тяжелой пеленой накрыла погода. Серое небо повисло совсем низко, почти касаясь реки, и оставалось лишь надеяться, что оно прольется громкой, очищающей все вокруг грозой. Встречи с бомжом Лотте хотелось избежать – сегодня она далась бы Лотте особенно нелегко. Видимо, как раз сегодня бомж прятался где-нибудь под мостом или – хорошо бы – в муниципальной квартире. Ведь обычно за такими присматривают социальные службы? Кстати, это же важно – почему Лотта не в курсе, каким образом решаются подобные вопросы? Она даже не знает, как устроена система. Сама она в помощи социальных служб не нуждается и полагает, что и в будущем ей это не понадобится, вот и не вникает в то, как устроена система социальной поддержки. Но если ты порядочный гражданин, разве не следует тебе проявлять интерес к подобным моментам? Ладно, когда придет завтра на работу, узнает поподробнее, а сейчас пора на автобус.

К счастью, на автобус она успела, а утро было раннее, поэтому и пассажиров набралось мало. Чем дольше они ехали, тем больше народа выходило, и в конце концов Лотта осталась единственной, а когда она вышла на последней остановке, дождем в воздухе уже не пахло, и в небесной серости прорезалось голубое окошко.

Лотта прошагала километр до озера Орреванн, окошко в небе все ширилось, и когда Лотта добралась до знакомого камня, из-за тучи выглянуло солнце. Это было не случайно.

Камень по-дружески приветствовал ее, и Лотта стряхнула с него еловые иголки, присела рядом и привычно обняла камень. Долго ли она просидела там? Как обычно. А потом встала и, пообещав камню вернуться, пошла к елке. Елка тоже стояла на своем привычном месте, большая, зеленая и преисполненная благодарности. Когда-то давно елка была маленькой и жалкой, а обступившие ее лиственные деревья все лето лишали елку солнечного света. Тогда Лотта привязывала их ветви к стволам, чтобы елке тоже хватало света. И елочка росла, неделя за неделей, и полная признательности Лотте за то, что та помогла ей, и за то, что Лотта приходила измерять ее. Деревце с гордостью показывало, как растет, тянуло вверх свои молодые светло-зеленые побеги. Осенью Лотта обирала с елочки нападавшие на нее березовые и осиновые листья, зимой она стряхивала с ее веток тяжелые комья снега, и когда Лотта уходила, елка в знак признательности склонялась на прощание. Сейчас дерево выросло и смотрелось не менее гордо, чем его соседи, и во всей своей зелени вытянулось перед Лоттой, и та порадовалась, что тоже, хотя бы чуть-чуть, капельку, приложила руку к этой красоте.

Затем она попрощалась с елочкой и камнем и, пообещав совсем скоро вернуться, зашагала в сторону пастбищ, находящихся рядом с небольшими хуторами у Лундосена. Она шла около часа, позади остались просторные загоны, где лошади прямо под накрапывающим дождиком жевали мокрую траву, а Лотта вышла на овечье пастбище, хотя овечьих колокольчиков слышно не было.