Песня зовет

Главная моя учеба началась с 1918 года, когда семья переехала из Твери в Москву. Мне было 12 лет. Приехали мы весной и поселились в доме в Соймоновском проезде, где жили многие артисты и хористы Большого театра. Однажды наш сосед П. Тимченко, с сыном которого Николаем я дружил, повел меня прослушиваться в детский хор Большого театра, куда я и был принят. В то время в этом хоре пели дети артистов и музыкантов, а также мальчики из бывшего синодального хора. Помню, что там пели такие впоследствии известные музыканты, как А. В. Рыбнов, много лет работавший в Большом театре хормейстером, а затем и главным хормейстером, и К. И. Сахаров.

Для нас, детей, каждый новый спектакль, в котором участвовали, превращался во что-то сказочное. Мы попадали в разные страны, эпохи. Представьте себе, что всюду, на сцене и за кулисами, ходят люди, одетые в старинные костюмы. Так, в «Пиковой даме» П. И. Чайковского действие происходит в XVIII веке. Напудренные парики, платья со шлейфом и фижмами, мундиры офицеров, свечи, канделябры, прекрасная музыка, чудесно звучащий хор, и мы, дети, одеты в сюртучки, ощущаем себя не мальчиками трудного, голодного и неповторимого революционного времени, а ребятами другой, непонятной и далекой страны.

На следующий день мы попадали во времена героев драмы Проспера Мериме «Кармен». Нас окружали одетые в красивые, пышные платья испанские женщины, подтянутые, стройные мужчины, звучала темпераментная музыка Бизе. Мы переносились на солнечные просторы Испании, ощущали напряженную страсть толпы в ожидании корриды. Детское воображение воспринимало все происходящее как действительные события, хотя мы и знали, что это сцена, театр.

Еще более яркие впечатления связаны с оперой «Борис Годунов» М. И. Мусоргского. Могучая музыка и главный герой оперы — царь Борис, которого тогда чаще других пел Федор Иванович Шаляпин. Вот он стоит, величественный и красивый. Нам казалось, что он отрешен от всего, что происходит за кулисами, лишь музыка привлекает его внимание.

К Шаляпину в театре было особое отношение. Его любили все — от ведущих артистов до рабочих сцены. Проходя за кулисы, он здоровался, спрашивал, как здоровье, как домашние. В спектаклях, где он участвовал, всегда ощущалась какая-то взволнованность, праздничность. Мы с любопытством смотрели на Шаляпина, следили за его появлением.

Однажды, помню, был такой случай. Шел спектакль «Борис Годунов», завершавшийся тогда не знаменитой «Сценой под Кромами», а смертью царя. Эта сцена всегда ужасала меня: на троне мечется умирающий Борис, а все пространство его палат заполняют одетые в черные балахоны схимники со свечами в руках. Они медленно расползаются по сцене (горящее пламя свечей, колеблясь, освещает их суровые лица) и бесстрастными голосами начинают отпевать еще не умершего царя.

Дети, одетые в черное, также выходили вместе со взрослыми и пели в общем хоре. В тот день в ожидании своего выхода мы столпились за кулисами около хормейстера У. И. Авранека, который, взобравшись на стул и заглядывая в дырку в кулисе, следил за рукой дирижера, чтобы не пропустить нашего выхода.

Неожиданно рядом с Авранеком появился Федор Иванович Шаляпин. Величественный, могучий, он возвышался над всеми, как скала. Авранек на стуле был вровень с ним, стоящим на полу. Улыбаясь, Шаляпин говорил хормейстеру что-то ласковое, добродушное, как вдруг в начале какой-то фразы, недоговорив слово, бросился в сторону и судорожно схватился за грудь. Лицо его исказилось и побледнело, глаза широко раскрылись, выкатываясь из орбит, волосы взъерошились, и взгляд стал безумным. С хриплым криком: «Чур меня... Чур меня...» — Шаляпин метнулся на сцену, смертельно напугав весь детский хор. Мы отпрянули назад, разбежались кто куда, и Авранеку стоило большого труда собрать нас и дать нужный тон для вступления.

Только позже я понял, что это было мгновение замечательного актерского перевоплощения великого певца перед выходом на сцену, его глубокое проникновение в образ. Даже разговаривая с хормейстером, он уже был далеко от него — в судьбе своего героя. Часто выступая без грима, пел так, что всем казалось, будто Шаляпин поет в гриме и сценическом одеянии, настолько достоверным было его пение, его актерская игра. Видимо, главное было в голосе, в неповторимой вокальной фразе, скульптурно выразительной и емкой, несшей в себе высшее художественное начало.

Образ Ф. И. Шаляпина остался ярким впечатлением детских и отроческих лет. В те же годы в Большом театре пели и такие замечательные певцы, как А. В. Нежданова, Н. А. Обухова, Г. С. Пирогов, В. Р. Петров, С. И. Мигай, П. М. Норцов. За дирижерским пультом стояли В. И. Сук, Н. С. Голованов. Главным хормейстером был, как я уже говорил, У. И. Авранек, проработавший в Большом театре не одно десятилетие. При нем хоровое дело было поставлено настолько высоко, что в дни отдыха основной труппы в главном здании Большого театра давались специальные концерты силами оперного хора, собиравшие многочисленную публику.