Песня зовет

Сочинение интересовало меня давно — всегда любил импровизировать за фортепиано. Помню такой случай. Сижу как-то вечером за инструментом, смотрю в окно на уходящий день, темнеющее небо, и душа моя переполнилась какой-то непонятной тоской. Начал изливать свои переживания в импровизации, а отец прислушалея, вошел тихо в комнату:

— Это что же такое ты играешь? — спросил он с любопытством.

— Сумерки, — ответил я.

Но узнав, что это моя музыка, не пришел в восторг, а еще раз напомнил, что главное — это учеба и выполнение заданий.

Нас, меня и младших братьев Владимира и Александра, воспитывали строго. Бывало, и порку получим за какие-нибудь проделки, тогда уж защиты не ищи.

Кроме музыкального техникума, я занимался еще в 18-й московской трудовой школе, находившейся в Кисловском переулке. До революции в этом здании был женский пансион, директриса которого, бывшая смолянка, осталась работать в советской школе и преподавала французский язык. Ходила по школе строгая и требовательная, с лорнетом на цепочке, а в специальном карманчике у нее был флакон с каплями и нюхательной солью.

Когда ученики отвечали плохо, она доставала флакончик и нервно нюхала его, горько печалясь о нашем несовершенном произношении. Не раз и мне в ответ на бесхитростное «нузавон» говорила:

— Ну как же вы, Александров, такое произношение!

В 1924 году я окончил школу. Вместо аттестатов выдали справки, написанные на простой бумаге, о том, что мы усвоили все предметы.

Школа осталась памятной и тем, что в ней я впервые столкнулся с увлекательным миром драматического искусства. Старшеклассники организовали драматический кружок, в котором я выполнял функции актера, художника-декоратора, музыканта-аккомпаниатора и композитора. Ставили классику.

А однажды, следуя веяниям времени, попытались осуществить инсценировку «Звезды» В. В. Вересаева и настолько увлеклись спектаклем, что решили показать его кому-нибудь из профессиональных режиссеров или актеров. В один из дней к нам приехал известный артист Юрий Александрович Завадский — молодой, красивый, высокий, представительный. Посмотрел спектакль и, не вдаваясь в подробности, вынес приговор:

— Я не почувствовал в вашей постановке атмосферы подлинного искусства.

С этими словами он покинул нас. Обескураженные, мы долго недоумевали, и лишь много лет спустя я понял их истинный смысл.

После окончания консерватории, работая в Центральном театре Красной Армии, я вновь встретился с Ю. А. Завадским и познакомился с его творчеством в постановке спектакля. Режиссер настолько был увлечен искусством, что вся остальная жизнь как бы не существовала для него. Разбирая с актерами пьесу, он неторопливо и подробно рассказывал о каждой роли, открывая исполнителю пути ее интерпретации, просил читать роли просто, без всякой игры и нюансов. Поражали эта естественность в работе, стремление к правде жизни; все от образа, от его глубины: каждый жест, мизансцена, музыка вводились в действие только там, где были необходимы, а не так, как иногда бывает теперь, — музыку слышишь в драматических спектаклях постоянно, и она нередко не только не помогает актерам, а мешает им, затрудняя диалог и порой сводя на нет актерское творчество.

Любовь к театральному искусству привила мне моя будущая жена Ольга Михайловна Сиринова, с которой я познакомился в 1924 году. Она доставала билеты, и мы пересмотрели много прекрасных спектаклей, шедших в то время в московских театрах. Ольга Михайловна занималась в музыкальном училище имени Скрябина и, кроме того, в Литературном институте, писала стихи и даже сдавала экзамены Валерию Брюсову. В 1926 году мы поженились, и с тех пор Ольга Михайловна сопутствует мне во всех жизненных и творческих делах.

Незадолго до летних каникул 1923 года отец решил показать мои сочинения профессорам консерватории и ее директору Александру Борисовичу Гольденвейзеру.

Мы пришли в Московскую консерваторию в один из летних теплых дней. Я с надеждой переступил порог этого замечательного здания: как-то отнесутся к моим опусам большие музыканты?

В просторном кабинете директора уже собралось несколько человек, и, когда мы вошли, присутствующие обернулись. Вдруг за большими окнами раздался оглушительный треск, загрохотал гром, и невиданная гроза разразилась над Москвой. Все бросились к окнам. Потоки воды обрушились на город. Сразу же образовались огромные лужи, а из улицы напротив хлынула настоящая река, неся на поверхности различные предметы, ящики и даже бочку. В ту же минуту Гольденвейзер, ни слова не говоря, сел за рояль и начал играть знаменитый эпизод из оперы «Сказка о царе Салтане» Римского-Корсакова — «Бочка по морю плывет». Это было так неожиданно и остроумно, что присутствующие заулыбались, оживились. В такой обстановке мне было легче сосредоточиться и проиграть свои произведения. Мнение комиссии было следующим: по сочинению может поступать в консерваторию, а по фортепиано надо тщательнее подготовиться. На этом и порешили, хотя отец остался недоволен моей игрой и тем, что учеба на фортепианном факультете на время откладывалась.