Песок

Благодаря сотрясающим мир чудесам в тот великий и ужасный месяц интимная жизнь стала много богаче, чем можно увидеть на Красной трубе[34]. В этом было величайшее разнообразие, которое неведомо доапокалиптическим порномагнатам.

Я хозяйничал над Ляпой, когда она издавала необычайные звуки, от которых шел мороз по коже — «лаааииееххтиаа шноосстт… аххылты…иикх…оглинк…ленел…пенел» и прочее неразложимое в гениальный фонетический ряд Великого и Могучего[35].

Она бормотала невразумительные речевки, перескакивая на несовместимые звуковые диапазоны. Я включал фантазию и переводил для себя — «я любила тебя все эти годы, я ждала, когда ты придешь, когда войдешь, я кончила, теперь ты…».

Когда у нас отнялись руки и повисли вдоль тела как сосиски, мы счастливо смеялись, прыгая друг на друге. Сосиски звонко хлопали по бокам, вызывая взрывы хохота.

Одуревая от страха высоты, мы с Ляпой по несколько раз в день карабкались друг на друга и получали головокружительное удовольствие. Взлетали и падали.

Когда чувствительность рецепторов кожи обострилась так, что невозможно было терпеть даже одежду или легкий ветерок, мы прикасались только теми частями тела, рассоединить которые заставила бы причина наивысшего порядка. Не «какой-то там апокалипсис».

Мы двигались ювелирно, не переставая орать от ожогов в местах нашей стыковки.

Вы контролируете собственную судьбу?

Человечество откликнулось удивительным образом — словно сбросило маску дряхлого, безвольного, но агрессивного старика и теперь упрямо приноравливалось к потрясениям.

За месяц случилось много чудесного, чудного, кошмарного и непонятного. Моя собственная судьба по сравнению с масштабами изменений казалась несущественной. Однако я не переставал вглядываться в ее смысл и предназначение. В очередной раз в ход пошли и биографии из ЖЗЛ.

Не обвиняйте меня в центропупизме, но на десятый день царящего на планете ужаса я предположил — весь этот кошмар происходит из-за меня. Причем тому, кто его организовывает («мефистофолит» как обозначил я) не нужна моя смерть. Главное, чтобы мою или чью — то, связанную со мной судьбу, сопровождала тотальная нескладуха, вынуждая на что-то более решительное, чем беззаботная жизнь с любимой девушкой.

Происходившая на Земле «демонстрация силы» представляла собой, например, немыслимое противостояние эскадрона муравьев Кубинки и танковых дивизий Вермахта. Охотиться на меня посредством ощутимых уколов всему человечеству, казалось столь же нелепым, как подрезать крылышки мухе, мирно пасущейся где — нибудь в Добрянке, посредством авиаударов по территории Новой Зеландии.

— Ляпа, крошка, — поделился я со своей бестией. — Мне кажется, все ЭТО происходит из-за меня.

Я имел в виду катастрофы, обрушившиеся на человечество. Ляпа мирно посапывала рядом, но на мое самонадеянное заявление отреагировала:

— Конечно, из-за тебя, — сонно и легко согласилась она. — Вся жизнь происходит исключительно из-за тебя, для тебя и даже иногда вместо тебя.

— Ты не дорубилась. Я имею в виду те изменения, которыми нас накрыло. Все они из-за меня!

— Я дорубилась глубже, чем ты можешь вообразить. из-за тебя. из-за меня. из-за Дерипаски.

— И все-таки ты не догоняешь. Эти удары по гомо сапиенсам преследуют единственную цель — насолить мне, растормошить, совершить какой-то поступок. Втыкаешь?

— Тормоз перестроечный. Во Вселенной любое изменение происходит только для того, чтобы мы совершали какие — то поступки.

В общем, с Ляпой не договоришься

Тем не менее, я решил — раз уж избран мишенью столь мощной атаки, надо стать достойным ее. Несмотря на то, что в Москве стояло глубокая ночь, я встал, сделал зарядку, облился холодной водой, впервые за месяц открыл ноутбук и до утра строчил ироничную статью обо всех тех, кто бесцельно … (далее по тексту у меня были рассыпаны энергичные глаголы).

Можно ли переманить удачу из чужой судьбы в свою?

Еще одной темой, столь же нелюбимой как и версия о моем всеопределяющем центропупизме — стала для Ляпы тема песка.

— Что с твоей коллекцией? Ты уже продала ее? С тобой расплатились? Ты можешь пересмотреть условия сделки? — я так часто отдергивал шторки на полках, вновь и вновь убеждаясь — песок с нами, что Ляпа перестала их закрывать.

Я изобретал завуалированные вопросы о судьбе песка, барражируя вокруг безаппеляционных ответов Ляпы «не хочу говорить об этом».

— Душа моя, у меня есть фантазия и деньги. Хотя сейчас деньги ничего не значат. Но ради тебя я готов сместить с орбиты три тысячи крупных звезд. Я хочу сохранить твой песок.

— Не побродил бы ты между отдаленными эротическими адресами, — неизменно отсылала меня Ляпа.

Она категорически уперта и не позволит мучить себя вопросами, на которые не желает отвечать. Если я буду неосторожен, Ляпа броситься мне на шею и перегрызет горло.

Я продолжал ходить вокруг да около, затягивая, как мне казалось, петлю вокруг правды, о которой Ляпа рано или поздно проговорится.

Каков он будет последний день?