Песок

Негр перетаптывался на лестничной клетке. Если бы он мог краснеть, уверен — залился бы краской.

— Я всего лишь открыл рабочую версию. Все это время наша служба собственной безопасности надежно вела вас. Ситуация изменилась — СБ поступила команда не охранять, а деликатно убивать вас. Руководство сворачивает эксперимент, надеясь, прервать катастрофу.

— И доктор Гоша? — задал я неожиданный вопрос.

— Игорь Гаврилович одним из первых настаивал на прекращении разработок группы, — вместо того, чтобы погрузиться в своевременные размышления, я подумал:

«Неужели Гоша мог предложить убить меня?».

— Зачем Вам шприц? — в лоб спросил я.

Туша Лонга стушевалась. Он забормотал:

— Иван Владимирович. Если бы Вы позволили. Столько лет впустую…

— Короче, — попросил я.

— Эта сыворотка с определенной степенью точности позволит узнать, вернулся ли ваш ушлепок и ушлепок Синицыной на землю. В зависимости от того, как вы отреагируете на препарат. Я хочу закончить эксперимент.

— Я согласен, — сам не ожидал от себя такого. — Единственно, мы должны быстрее спрятать Ляпу. Считаете, О’Хели и другие нацисты где-то поблизости?

Лонг кивнул.

Через пять минут Ляпа собирала свои вещи. Бегая за ней, я увещевал отправиться в самое надежное место и не говорить мне о нем.

— Пойми, Самое надежное! — повторял я. — В Сибирь, на Кавказ, в Бобруйск, в Татев. За песок не переживай. Начну паковать, как только ты сгинешь.

Ляпа десяток раз гарантировала «у меня есть на примете лютик-приютик».

Во время сборов Лонг сидел на диванчике напротив полок с песком. Глаза как лотерейные мячики крутились на темном лице. Шторки на стеклах алтаря странствиям мы не задернули и сегодня. Дверца алтаря мы не закрыли и сегодня.

Потом он вколол мне три кубика сыворотки и на прощание поделился выводами:

— Вы все еще на Омеге, Иван Владимирович. Вы все еще угроза, — он пытался помять мягкой черной лапой мою закаленную походами ладонь. Вспыхивая в полутьме подъезда, белки глаз словно передавали зашифрованное сообщение. — И надежда.

Какие явления действительности все еще докучают вам?

Громилы отличались только тем, что один стриженный под короткий ежик, другой лохматый — соответственно его квадратная морда выглядела не столь квадратной как у первого. Остальное по классике — черные костюмы, серые галстуки, бицепсы. Европейцы неисправимы.

Руководитель кембриджской группы, жуткий сыч О’Хели, разонравившийся мне при первой же встрече в Ганновере, напоминал красного встревоженного рака. Усталого и постаревшего. Когда боевики упаковывали меня, он бегал по студии и суетился глазками. Видимо, он изначально не рассчитывал на диалог (иначе я в два счета переубедил бы его?), поэтому вопросы, которыми я гонял его по комнате, лишь раздражали.

— …герр О’Хели, вы сами представляете, с чем боретесь? — мою правую пристегнули наручниками к ножкам стула. Фактически мне сохранили возможность движений. Специально, чтобы я нарвался на пулю?

Наконец, О’Хели начал выстреливать словами:

— На Омеге произошло невообразимое. Нарушилось движение цивилизаций, — «вот народ! какое ему дело до цивилизаций! учитывая сегодняшние новости, жить нам максимум неделю — пора всплакнуть о душе». — У нас нет выбора. Так продолжаться не может! Мы должны ответить.

Неужели этот неврастеник способен убить меня?

Не прошло и получаса с момента, как Лонг увещевал меня сматываться из ляпиной студии — он никак не мог понять, почему я остаюсь:

— За последние пятнадцать лет кембриджская группа отправила на Омегу семьдесят девять человек. Почти все они мертвы. Именно таким, неэлегантным способом мои начальники обрубают связь с Омегой. Уходите, Иван Владимирович. Не стройте из себя героя.

Конструировать из себя героя я не собирался. Мне хотелось эвакуировать песок. В этот нелегкий день я не ожидал от кембриджской группы стремительных действий, поэтому был удивлен, когда громилы ворвались в хрущик. В этом момент я застегивал второй рюкзак, плотно набитый бутылочками с песком.

Несмотря на то, что мое будущее с каждой новой секундой становилось все более туманным, я чувствовал себя вполне уверенно. Может от того, что Ляпа уже далеко от хищных лап?

О’Хели сбегал в прихожую, принес ломик.

— Поймите, Иван Владимирович, — до неузнаваемости коверкая слова, продолжил он, — это трудное, невероятное, невыносимое решение. Но мы должны закрыть, замуровать Омегу!

Его скучная морда патологического патологоанатома казалась мне страшнее, чем лицо вурдалака. Лучше бы клыки по пять сантиметров с капающей кровью, чем эти вялые буравчики глаз.

Он крутил ломиком перед моим носом, а я с ужасом понимал — он готовится не просто треснуть меня по голове, а сделать нечто более разрушительное.

— Вы же видите, к чему приводит неразбериха, которая творится где-то там. Небывалые события на Омеге — причина происходящего на Земле. Иного объяснения не нахожу, — он словно уговаривал себя. — Конечно, еще месяц назад мы и не задумывались о таком кровопролитии, но видимо Омега сама включила механизм самоуничтожения.