Песок

— Теперь вы планируете завершить то, что начала матушка — природа? Не хотите подождать, когда все закончится естественным образом?

— Если Вас это немного успокоит, Иван Владимирович, в конце операции я взрежу себе живот. Я понимаю, что несу ответственность, — О’Хели отвернулся от меня (скрыть слезы, вызванные мыслями о будущем харакири?). Он все еще неуклюже, но энергично крутил ломом.

«Только не это. Господи, сделай так, чтобы сыч не сделал этого!»

На слове «господи» в комнату неожиданно заглянула рыжебородая голова доктора Гоши:

— А — а — а, вы здесь, — голова заговорила по — русски. — Заняты? Может, чайку вскипятить? — предложила она и вынырнула из комнаты.

— Останови его, — заорал я. — Твой кореш очень некрасиво лютует.

Теперь Гоша вступил в комнату полностью. На нем был бежевый короткий плащ выше колен, брюки в клетку — ни дать ни взять сыщик из бременских музыкантов. Под глазами залегали необъятные тени:

— И это вместо здрасьте, — возмутился он. — Извини, ПИФ. Именно я открыл очевидную закономерность. Не только Омега влияет на нас, но и мы на Омегу.

Доктор стремительно прошагал в угол комнаты, куда меня задвинули бесцеремонные палачи. Навис надо мной, задумчиво поскреб бороду. Очевидно, он не боялся, что я изловчусь и лягну его. Или наоборот надеялся на это?

О’Хели деликатно отступил в сторону.

— Ты когда-нибудь видел песочные часы? Наша с тобой подсыхающая цивилизация — верхняя часть. Ученые и политологи по наивности отмерили ей довольно много будущего. Не учли, что скорость, с которой мы рассыпаемся в прах, регулируется немыслимым количеством приспособлений, при этом человечество контролирует бесконечно малую их долю. кто-то на Омеге повернул ключик, и скорость нашей дематериализации возросла тысячекратно. В данную секунду любые средства хороши, чтобы нащупать способ хоть как — то воздействовать на реальность. Чтобы хоть ненадолго замедлить уменьшение песчинок в верхней части часов, — ужасны были не слова, а Гошины глаза, нарастающие перед моим лицом. Я многое пережил за прошедший месяц. Я осознавал невосполнимые потери населения, горько сожалел о разрушении удобных государственных, финансовых систем и инфраструктур, чутко откликался на всевозможные комбинации трагических обстоятельств, складывающихся под напором немыслимых и большей частью почти невыносимых изменений в жизни каждого человека. Однако глубина, безысходность, непостижимость, чудовищная жуть катастрофы, которая именно в эти секунды оборачивалась крахом всем и всему, стали понятны только сейчас, когда в меня крючьями вгрызлись карие глаза несостоявшегося друга.

Зрачки Гоши как шляпки ядерных грибов. Вид сверху, из космоса. Синхронная бомбардировка. Радужная оболочка — бесконечное поле трупов, из эпицентра взрыва до тающего на глазах горизонта. В этих усталых глазах уже свершилось всё, чему не было ни объяснения, ни оправдания

Когда веки закроются, всего этого не станет. Навечно.

— Поверь, песок — вполне обдуманная версия, — моргнув, Гоша подытожил историю человечества. Потом обреченно махнул рукой.

Раздался душераздирающий звон. Наверное, с таким звуком разбиваются сердца ангелов. О’Хели крушил Коллекцию Ляпы — те самые тридцать процентов, из которых состояла Ляпа.

Конечно, у меня мелькала идея схватить кусок стекла и вонзить в глаз одному из громил, вырубить О’Хели ладонью по шее, потом вцепиться зубами в горло доктора, вопить, пинаться, рвать ногтями.

Само собой я не хотел за коврижку отдавать свою бесценную жизнь. Не хотел жертвовать вурдалакам склянки с песком. Однако, было очевидно, как бессмысленны попытки — боевыми искусствами я не обладаю, стрелять с двух рук не умею, с одной даже не пробовал. Шансов никаких. И все-таки я попытался. Вскочил, вскинул руку, и тут же получил молниеносный, увесистый удар в нос. Как кирпичом. Даже не понял, откуда вынырнул кулак громилы.

Ну что ж, я всегда знал — профессионалов переплюнуть непросто. Только в Голливуде скромные журналисты и историки месят морских котиков.

Размазывая кровь по лицу, я опустился на стул. Громилы равнодушно продолжали обыск. Гоша развел руками:

— Увы, ПИФ. Увы — увышка — увышечка. Извини, борода. Очень скоро я последую за тобой.

— Ты псих, борода, — ответил я, перекрикивая звон бьющегося стекла. — За тобой уже гоняются ад и бездна моей злости.

О’Хели потребовалось пять минут. Вполне исторический принцип — за пять минут легко разрушимо все то, что созидается веками.

Те пузырьки, что падали не разбиваясь, О’Хели добивал на земле. Потом энергично дубасил по моим рюкзакам. Словно пыль выбивая.

Пытаясь не думать о цене, я рассматривал осколки, поблескивающие в куче песка на полу. По стеклам склянок все еще плавали тени каравелл. Потом и они погасли.